Раздался мощный всплеск, и «Центурион» плюхнулся в воду. Голоса внезапно смолкли, когда хвост самолета погрузился в воду и три больших руля почти скрылись под водой. Потом снова раздались торжествующие возгласы – самолет выровнялся и спокойно закачался на поверхности воды. Он начал разворачиваться и отплывать от верфи. Заскрежетали большие лебедки, подтягивавшие его обратно. Крики не смолкали. Я подошел к Эймосу.
– Что вы, черт возьми, делаете? – заорал я, пытаясь быть услышанным.
– То, что ты сказал, – испытываем «Центурион» на воде.
– Идиот! Ты ведь мог утопить его. Почему ты не воспользовался испытательной камерой?
– Не было времени. Камеру я смог бы достать самое раннее через три дня, а ты сказал, что собираешься взлетать завтра.
Лебедки наполовину втянули самолет обратно на стапель, нос машины торчал из воды.
– Подожди здесь, – сказал Эймос. – Я дам задание людям, у них тройная оплата.
Он поспешил к тому месту, где рабочие уже установили трап. Эймос ловко, словно ему было вдвое меньше лет, вскарабкался по трапу, открыл дверь рядом с кабиной и исчез внутри самолета. Через минуту я услышал шум мотора, и откидной борт опустился, образовав проход в носовой части, достаточно широкий, чтобы в него мог въехать танк. Вскоре Эймос появился наверху пандуса.
– Отлично, ребята, – сказал он. – Вы знаете, что надо делать, пошевеливайтесь. Мы платим втрое не за разговоры.
После чего вернулся ко мне, и мы направились в его кабинет. На столе в кабинете стояла бутылка виски. Эймос достал из стенного шкафа два бумажных стаканчика и принялся разливать виски.
– Ты действительно собираешься лететь завтра? – спросил он. Я кивнул. – Я бы не полетел, – сказал Эймос. – То, что эта игрушка плавает, еще не значит, что она полетит. Там еще много всего, в чем нет полной уверенности. Но даже если она и взлетит, нет никакой гарантии, что удержится в полете. Она может рассыпаться на куски прямо в воздухе.
– Вот уж совсем ни к чему, – сказал я. – Хотя лететь мне в любом случае придется.
Эймос пожал плечами.
– Ты босс, – сказал он, протягивая мне один стаканчик, а другой поднося к губам. – Удачи тебе.
В два часа следующего дня мы еще не были готовы. Правый бортовой двигатель номер два гнал масло, как фонтан, каждый раз, когда его запускали, и мы никак не могли обнаружить причину утечки.
– Надо откатить самолет в мастерскую, – сказал Эймос.
– Сколько это займет времени?
– Часа два-три, если повезет и мы сразу обнаружим неисправность. Но лучше всего оставить его там до завтра.
Я посмотрел на часы.
– Нет нужды. До пяти у нас еще три часа светлого времени, – сказал я и, направившись в контору, добавил: – Вздремну немного у тебя в кабинете на диване. Как будет готово, сразу пришли за мной.
Однако уснуть в этом шуме и грохоте оказалось довольно сложно. Зазвонил телефон, и я встал, чтобы взять трубку.
– Алло, папа? – раздался голос Моники.
– Нет, это Джонас, я позову его.
– Спасибо.
Оставив трубку на столе, я пошел за Эймосом. Когда мы вернулись, он взял трубку, а я снова растянулся на диване. Услышав голос дочери, Эймос бросил на меня внимательный взгляд.
– Да, я сейчас занят. – Некоторое время он молчал, слушая Монику, потом улыбнулся. – Чудесно. А когда ты уезжаешь?.. Тогда я как только закончу работу, вылечу в Нью-Йорк. Мы отметим это дело. Поцелуй за меня Джо-Энн.
Он положил трубку и, подойдя ко мне, сказал:
– Это Моника.
– Я знаю.
– Она сегодня уезжает в Нью-Йорк. Хардин назначил ее главным редактором «Стиля» и велел немедленно быть на месте.
– Очень хорошо, – сказал я.
– Джо-Энн она тоже берет с собой. Ты ведь уже давно не видел девочку, да?
– Пять лет, с того момента, как ты увел их обеих из моего номера в Чикаго.
– Ты должен повидать ее, она очень похорошела.
Я посмотрел на него – Эймос Уинтроп в роли любящего деда?..
– Эймос, а ты, похоже, изменился, не так ли?
– Человек рано или поздно прозревает, – смущенно сказал Эймос. – Начинает понимать, что совершил много глупостей и причинил много боли людям, которых любил. И если он не последний подлец, то ему надо попытаться исправить свои ошибки.
– Я тоже слышал об этом, – саркастически заметил я. У меня не было настроения выслушивать нравоучения старого ублюдка, пусть даже и изменившегося. – Мне говорили, что обычно это происходит
