попрощаться.
– Попрощаться? Но я не понимаю. Ты же сказала, что я только через несколько недель...
– Я уезжаю, Джонас.
– Уезжаешь?
– Да, – тихо сказала она. – Я работала здесь в ожидании транспорта на Филиппины. Мы восстанавливаем там больницу, которая была разрушена во время бомбежки. Теперь я улетаю самолетом.
– Но ты не можешь так поступить, Дженни. Ты не можешь отказаться от близких людей и от языка, на котором говоришь. Ты будешь чужая там, тебе будет одиноко.
Дженни дотронулась пальцами до распятия, висевшего у нее на груди на черном кожаном шнурке. Ее глубокие серые глаза смотрели спокойно.
– Я никогда не буду одинока. Он всегда со мной.
– Ты не должна делать этого, Дженни, – сказал я и, взяв брошюру, которую обнаружил на столике, открыл ее. – Ты просто дала временный обет и можешь отказаться от него, когда захочешь. Ведь перед пострижением существует трехгодичный испытательный срок. Это не для тебя, Дженни, ты сделала это от боли и злости. Ты слишком молода и прекрасна, чтобы похоронить свою жизнь под этой черной одеждой. – Дженни молчала. – Ты что, не понимаешь меня, Дженни? Я хочу, чтобы ты снова вернулась к жизни.
Она медленно закрыла глаза, а когда открыла их, они были затуманены слезами. Но когда она заговорила, в ее голосе чувствовалась твердость и убежденность в своей вере.
– Это ты не понимаешь, Джонас. В той жизни нет места, куда мне хотелось бы вернуться. Мое место в доме Божьем.
Я снова начал говорить, но она остановила меня, подняв руку.
– Ты думаешь, что я пришла к Нему от боли и злости? Ты ошибаешься. Никто не бежит от жизни к Богу, к Богу стремятся для жизни. Все свои годы я думала о Нем, не понимая, что ищу Его. Любовь, которую я знала, была просто насмешкой по сравнению с тем, какой действительно должна быть любовь. Милосердие, которое я проявляла, было гораздо меньше того, что я получала от Него, мое сострадание было ничто по сравнению с Его состраданием. Здесь, в Его доме и в Его делах, я нашла самую большую любовь, которую когда-либо знала. Через Его любовь я обрела спокойствие, удовлетворение и счастье.
Некоторое время Дженни молчала, разглядывая распятие, которое держала в руках. Когда она снова подняла голову, глаза ее были чистыми и безмятежными.
– Джонас, разве в этом мире кто-нибудь может дать мне больше, чем Бог? – спросила она.
Я молчал.
Дженни медленно протянула мне левую руку. На среднем пальце я увидел массивное серебряное кольцо.
– Он пригласил меня в свой дом, – мягко сказала она. – Я приняла и ношу Его кольцо, поэтому Он никогда не оставит меня своей милостью.
Я взял ее руку и прижался к кольцу губами. Дженни ласково погладила меня по голове и направилась к двери, но через несколько шагов обернулась.
– Я буду думать о тебе, друг мой, – ласково сказала она, – и буду молиться за тебя.
Я молча смотрел на нее, никогда еще ее глаза не были так прекрасны.
– Спасибо, сестра, – тихо ответил я.
Она молча повернулась и вышла. Я смотрел на то место, где она только что стояла и где ее больше не было.
Уткнув лицо в подушку, я заплакал.
7
Меня выписали из больницы в начале сентября. Я сидел в кресле-каталке, наблюдая, как Робер собирает в чемодан вещи. В это время открылась дверь.
– Привет, малыш.
– Невада! Что тебя принесло сюда?
– Приехал забрать тебя домой.
Я рассмеялся. Странно, как можно многие годы едва помнить о человеке, и так обрадоваться, увидев его.
– Твоя помощь не нужна, Робер прекрасно сам справится.
– Это я попросил его приехать, мистер Джонас, – сказал Робер. – Я подумал, что хорошо бы все устроить, как в старые добрые времена, чтобы вам не было одиноко на ранчо.
– А я решил, что воспользуюсь отпуском, – сказал Невада. – Война закончилась, шоу закрыто до зимы. А Марте очень нравится ухаживать за инвалидами, она уже здесь и готовится к нашему приезду.
– Вы ведь сговорились, да? – улыбнулся я.
– Ну конечно, – ответил Невада и подошел сзади к креслу. – Готов?
Робер закрыл чемодан и щелкнул замками.
– Да, мистер Невада.
– Тогда поехали. – Невада покатил кресло к двери.
