Мы с Таней приехали навестить больного Игоря.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил я.
— Я больной еще.
— А что у тебя болит?
— У меня по бокам, по бокам… чего бывает?
— А когда делали укол, больно было? — спрашиваю.
— Больно! Я только пискнул, как котенок.
На кубиках-азбуке узнает почти все буквы. Однако ж, если показывать буквы отдельно от картинок, часто путает. Конечно, на кубиках, даже не зная буквы, он отвечает правильно, угадывая по картинке.
Тамара внесла предложение: показывать ему кубик, прикрывая картинку.
— Ну-ка, Игорь, какая это буква? — спрашивает она, закрывая пальцем нарисованную на кубике ящерицу.
— “Я”, — уверенно отвечает Игорь.
— Как же ты догадался? — удивляется Тамара.
— Так хвостик же виден!
Посмотрели мы, а хвост ящерицы на рисунке виден из-под закрывающего ящерицу пальца. По хвосту нетрудно догадаться, что нарисована ящерица.
Спросил как-то Лиду при Игоре:
— А завтра Игоренок приедет к нам?
Игорь услышал, повторил:
— Игоренок!
И усмехнулся.
Вообще-то в глаза мы его никогда так не называем, и он, конечно, не знал такого уменьшительного варианта своего имени. Однако сразу догадался, что речь идет о нем, и по достоинству оценил.
Глядя на букву “Ч” (печатную), говорит:
— “Ч” похоже на умывальник.
Я заехал за Игорем в детский сад, и, когда ехали к нам, он с каким-то изумлением на лице рассказал:
— Меня папа обманул сегодня. Я забыл дома варежки, он сказал, что принесет их мне в детсадик. И не принес.
Я постарался объяснить ему, что папу могли задержать на работе, могли послать куда-нибудь далеко на съемку: он просто не смог привезти варежки, но не обманул — это не обман.
Мне показалось, что мои доводы были убедительны для него, но, когда мы приехали домой и прошло уже довольно много времени, он вдруг прервал игру и с тем же изумленным выражением лица рассказал об “обмане” Тане.
Вечером приехал Петр и, вынув из кармана Игоряшкины варежки, сказал:
— Вот, весь день возил твои варежки в кармане. Как только вернулся домой, позвонили, понимаешь, из редакции и велели срочно ехать на аэродром снимать прилетевших французских волейболистов. Поэтому и не успел к тебе в детсадик.
На лице Игоря была какая-то радостная и вместе с тем смущенная улыбка. Радостная, потому что уверился, что папа не забыл о нем, смущенная же потому, что на какое-то время плохо подумал о своем папке.
Рисует, разговаривая сам с собой:
— Это рыбка высовывается из водорослей. Это ворон… Это хвостик такой пестренький…
Потом удлинил у ворона хвост и сказал:
— Это павлин. Это у него пятна на хвосте…
Стал рисовать на новом листке:
— Это кит… Это хвост… Это у него желудок.
Рисует черточки внутри кита:
— Это у него рыбки в желудке… Это кости.
Обращается ко мне:
— Правда, у рыб кости и у человека кости?
(Был с отцом в зоологическом музее и видел скелет кита.)
Продолжает рисовать:
— Это такой хвост у всех рыб… Рыба-кинжал. Хвост-кинжал.
Он, должно быть, имел в виду меченосца и спутал меч с кинжалом.
Рисует третью картинку:
— Это пальма… Это цветы “анютины глазки”… Маленький лягушонок. Маленький гусенок. Это крылья. Это глаза. Это нога. Смотрите!! Он сидит на ветке и держит веревку за клюв!!!
Говорит как-то мне:
— Ты написал три книги о Незнайке, а я напишу четвертую. Я десять книг напишу. Пять отдам тебе, а пять — мне.
Ранняя весна. Снег почти всюду растаял, и теперь можно пойти поиграть на любимую нашу песчаную горку возле железнодорожного депо, где мы не были с прошлой осени, то есть уже полгода.
Уходя, Игорь говорит:
— Мы пойдем гулять. Вы нас не увидите. Мы будем как в тумане.
В карманах у нас игрушки: автомобильчики, оловянные солдатики и плюшевый цыпленок.
Проходим по виадуку над железнодорожными путями. Говорит:
— Покажи цыпленку поезд. Только не урони!
Я достаю из кармана цыпленка и “показываю” ему проходящий внизу железнодорожный состав.
Игорь фантазирует на тему о том, что цыпленок может попасть под поезд.
У Игоря новые, подаренные только сегодня Таней варежки.
Говорит:
— Варежки легкие и крепчей держатся.
Стал бояться поездов. Спустившись по лестнице, идем через железнодорожное полотно.
— А тут я совсем боюсь! — говорит. — Могу даже упасть от страха.
Стали играть, взобравшись на вершину его любимой песчаной кучи.
— Давай, — говорит, — скульптуру сделаем.
“Что такое? — думаю. — Что он понимает под скульптурой?”
Соорудил из песка полушарие, натыкал в нем пальцем дырочек.
Говорит:
— Тут дырочки… Вот и скульптура.
Пошли к паровозному депо по утоптанной снежной дорожке. Игорю, видимо, страшновато:
— Дедушка, иди вперед. Правда, все маленькие ходят за своими дедушками, папами и мамами?
— Правда, — соглашаюсь я.
— А помнишь, — говорит, — как с нами разговаривал дядя на паровозе и ты сказал, что я твой внук?
Меня удивило, что он помнит не только факт, но и разговор полугодичной давности со всеми подробностями. Очевидно, разговор с машинистом, выглядывавшим из паровозной будки, произвел сильное впечатление своей необычностью и потому запомнился.
Когда шли домой, почему-то развивал теорию о том, что лошади — это верблюды без горбов.
