— Дедушка, а кто старше, ты или папа?
Я объяснил ему, что я папа его папы, и потому старше. Для него было как будто неожиданностью, что его папа — мой сын, как он сын своего папы.
В другой раз спросил:
— Дедушка, а что, тетя Тамара твоя дочка, что ли?
Я объяснил, что тетя Тамара сестра бабушки Тани.
Подумав, спросил:
— А почему она не живет отдельно, а с вами?
— Ну вместе-то ведь лучше жить; веселей. Правда?
— Правда, — согласился он. — Так даже лучше. У нас три Носовы, я, папа и мама, и у вас три Носовы.
Какое-то чувство удержало меня от того, чтобы сказать, что у Тани, как и Тамары, фамилия Середина.
Услышав, что Таню кто-то называл Татьяной Федоровной, спросил:
— Почему дяденька называл тебя Татьяна Федоровна? Ты же Таня Тимофеевна.
— Почему ты так думаешь? Я на самом деле Татьяна Федоровна.
— Почему же мама Лида Тимофеевна?
Таня объяснила ему, как образуются отчества людей.
Игорь увидел у нас на балконе высаженную в ящике рассаду огурцов и сказал:
— У вас огурцы как пальмы.
Меня каждый раз удивляет заложенная в нем потребность сравнивать и способность давать верные, меткие сравнения. Это у него органично.
Ехали с Игорем на такси. На перекрестке увидели милиционера-регулировщика с полосатым жезлом в руке.
Игорь сказал:
— Милиционер как шлагбаум.
Опять до чего верно схвачено! И зрительно полосатый жезл регулировщика напоминает полосатую перекладину шлагбаума, и по существу регулировщик играет роль шлагбаума, открывающего и закрывающего доступ движению транспорта.
Взял мои очки, стал смотреть сквозь них.
Я спросил:
— Видишь что-нибудь?
— Как через окно, покрытое каплями дождя.
Он мог сказать, вижу неясно, расплывчато, туманно, нерезко… Хотя вернее предположить, что именно так он и не мог сказать, поскольку подобного рода слов не знает вовсе. Однако, чтоб передать, как именно он видит сквозь очки, он подобрал сравнение из знакомых ему явлений, и притом удивительно верное, образное.
Ехали с Игорем и Таней в автобусе. Таня сказала:
— Вот дом — пять этажей.
Игорь сказал:
— Не пять, а гораздо больше.
Дом на самом деле был десятиэтажный.
Потом Игорь сказал:
— У нас есть дома восемнадцатиэтажные. У нас много восемнадцатиэтажных домов. А у фашистов таких домов нету. У фашистов ничего нет — одни заборы.
Еще не исполнилось четырех лет, а уже употребляет такие сложные слова, как “вообще”, “абсолютно”.
Попробовал копать песок палкой.
— Этим вообще плохо копать, — говорит.
Ночью смотрел на что-то в окно.
— Ничего, — говорит, — абсолютно не видно.
Купили ему кепку, но большую. Он примерил и, посмотревшись в зеркало, сказал:
— Возьми ее, я вообще не буду ее носить.
Рисовал красками. Провел коричневой краской вертикальную черту. Лида спрашивает:
— Что это?
— Дерево.
— А листочки где?
— А листочки в последнюю очередь.
Заезжал с Таней за Игорем в детский сад. Когда ехали домой, Таня спросила:
— Ты знал, что дедушка заедет за тобой сегодня?
— Знал.
— Тебе папа сказал?
— Нет, я сам догадался. Это я папе сказал, что дедушка Коля за мной сегодня заедет.
— Как же ты догадался?
— Так, как все люди догадываются.
— Ну, так ты, может быть, объяснишь, как все люди догадываются? — спрашиваю я.
— А вот угадай, какая будет навстречу машина, — скажу.
Навстречу как раз шла “Волга”. Я говорю:
— “Волга”. Угадал?
— Угадал.
— Теперь ты скажи, как люди догадываются, — говорю.
— Головой. Не знаешь разве?
Игорь разговаривал с Таней. Таня спросила:
— Помнишь, как мы прошлым летом на даче жили?
— Помню.
— В лес как ходили, помнишь?
— Помню.
— А помнишь, как грибы собирали?
— Помню.
Таня больше вопросов не задавала, и он сказал:
— Ну спроси меня, чего я еще помню.
После обеда читали, лежа на диване, “Слоненка” и “Откуда у кита такая глотка?” Киплинга. Слушал чрезвычайно внимательно, отчаянно боролся с одолевавшим его сном, переворачиваясь с боку на бок. Однако интерес превозмог сон.
Я никогда не думал, что Киплинг может так быть доступен и интересен ребенку, не достигшему и четырех лет.
Купали Игоря, а времени было мало, так как нужно было смотреть детскую телепередачу, и Таня сказала:
— Давай не будем сегодня ему голову мыть.
