и в темноте выбраться наружу.
– Какая там глубина?
– Это не имеет значения. Я видел на стенках скобы. Думаю, что в эту шахту спускаются для проведения осмотра канализационной системы.
– Ладно, я согласен.
Мы попросили сидящих вокруг людей встать, чтобы заслонить нас от немцев. Поднатужившись, мы с сержантом подняли решетку. Первым в люк влез сержант, я последовал за ним. Решетку вернули на место. Мы были внутри. Через несколько минут мы услышали, как немцы подбежали к люку, все осмотрели, но ничего подозрительного не обнаружили.
В шахту вели примерно полдюжины вделанных в стенку железных скоб-ступенек. Поставив ноги на скобы, мы облокотились спиной о противоположную стенку шахты. Таким образом, ноги сержанта, который влез первым, оказались чуть выше канализационного стока, проходившего под площадью, в то время как я, находясь практически под решеткой, закрывавшей шахту, мог видеть небо и ноги пленных на площади.
В таком подвешенном состоянии мы пребывали какое-то время, пока мне не пришло в голову, что за три дня общения я так и не узнал имени моего спутника.
– Послушай! – прошептал я.
– Да? – раздался голос снизу.
– Меня зовут Стефан.
– А меня Владек, – ответил сержант и добавил, протянув испачканную руку: – Прости за грязь.
Я тихо хихикнул.
– Что смешного? – поинтересовался он.
– Просто вспомнил, как всего несколько дней назад у меня была аналогичная история. Только тогда, представляясь друг другу, мы были в голом виде.
– Ты хочешь сказать, что в разгар войны очутился в лагере нудистов?
Пришлось рассказать ему о побеге из русского плена.
Сначала мы слышали над головой шарканье ног пленных, которых собирали в группы по двадцать человек и отправляли на станцию. Затем на скорости проехал грузовик. Спустя час раздался цокот подков, и мы поняли, что едет запряженная лошадью телега. Она остановилась рядом с канализационной решеткой, и спустя несколько минут поток лошадиной мочи обрушился на наши бедные головы. Мало того что мы промокли до нитки и источали невыносимое «благоухание», так еще через какое-то время у нас начался нестерпимый зуд. Нам оставалось только шепотом посылать проклятия в адрес ни в чем не повинных животных.
– Никогда бы не подумал, что мочевой пузырь лошади сродни дождевому облаку, – заметил я.
– С той лишь разницей, черт побери, что дождь не воняет и не раздражает кожу, – отозвался Владек.
Повозка отъехала, но свет уже не проникал в наше укрытие. Наступила ночь.
Мы совершенно закоченели, не имея возможности ни на секунду расслабиться. Опираясь спиной о стенку шахты, упершись ногами в металлические скобы, мы могли только попеременно перемещать вес тела с одной ноги на другую. От невыносимого напряжения болел каждый мускул, каждая клеточка тела.
Просидев в темноте около двух часов и не слыша снаружи никаких звуков, мы решили вылезти из канализационной шахты.
– Готов? – спросил я Владека.
– Готов, – ответил он. – Как только выберемся наружу, бежим в ближайший двор. Не тяни, вылезай.
С трудом преодолев две скобы, я добрался до решетки и надавил на нее головой и одной рукой. Решетка не сдвигалась. Я надавил сильнее. Никакого результата – решетка не сдвинулась ни на дюйм. С огромным усилием подняв обе руки, я уперся в решетку. Она категорически отказывалась сдвигаться с места.
– Все дело в этой проклятой телеге. Вероятно, колеса вдавили решетку, и ее заклинило, – сообщил снизу Владек. – Попробуй еще раз.
Я толкал что было сил. Я пытался, напрягая все мускулы, сдвинуть эту чертову решетку, но она не поддавалась. Теперь я вспомнил, что нам пришлось приложить немало усилий, чтобы вдвоем поднять ее, а теперь я должен был сделать это один, да еще после нескольких часов, проведенных в шахте.
– Стефан, попробуй надавить в середину. Я буду толкать тебя снизу. Давай!
Теперь уже с помощью Владека я надавил на решетку. Никакой реакции. Спустя четверть часа я понял, что выдохся и должен передохнуть.
– Ничего не выйдет, Владек. Мне ее не поднять. Придется звать на помощь.
– Не торопись. Давай попробуем. – С этими словами он снял с ремня пряжку и протянул мне. – Вставь ее между решеткой и рамой и используй как рычаг. Вдруг это поможет.
После нескольких неудачных попыток решетка начала поддаваться, и я уже мог сдвинуть ее.
– Получилось! Получилось, Владек!
– Отлично! И помни, как выберешься наружу, тут же беги в ближайший двор.
Я поднял решетку двумя руками и аккуратно положил на землю. Надо мной в небе сияли звезды.
Поднявшись на полметра, я высунул голову и несколько минут обозревал окрестности.
– Ничего не видно и не слышно, – шепотом сообщил я Владеку.
– Тогда вылезай.
– Ладно, вылезаю.
И вот я уже лежу на булыжной мостовой в ожидании Владека. Через минуту он был рядом.
– Что-нибудь слышно? – прошептал он.
– Нет.
– Тогда бежим вон туда, – сказал Владек, указывая в узкий проход между домами на ближайшей стороне площади.
– Прямо сейчас?
– Да, давай!
Я попытался встать и тут же рухнул на землю.
– Владек, я не чувствую ног! Я не могу встать.
– Я тоже.
Мы слишком долго находились в шахте без движения, ноги затекли и не желали нас слушаться.
– Придется двигаться ползком, – прошептал Владек.
Ничего не поделаешь! Мы поползли через площадь, ожидая, что в любой момент можем попасть в руки немецкого патруля или фары проезжающего мимо грузовика неожиданно выхватят наши фигуры.
Но нам сопутствовала удача. Мы благополучно достигли прохода между домами и вползли во двор. Около получаса мы массировали ноги, чтобы восстановить кровообращение. После этого занялись обследованием двора. Первой исключительно ценной находкой был водопроводный кран, и мы вволю напились холодной воды.
– Теперь я понял, что страшно голоден, – отдуваясь, заявил Владек.
– И не только ты.
Немного посовещавшись, мы решили войти в дом, считая, что для этой цели лучше всего подойдет кухонное окно. Сказано – сделано.
В полной темноте мы начали на ощупь искать продукты в буфете, на полках, на столе. От моего неловкого движения что-то с грохотом упало со стола.
– Кто там? – раздался сверху женский голос.
– Мы, – ответил я.
– Кто это «мы»?
– Польские солдаты. Мы сбежали от немцев.
Шаги приблизились, и мы услышали, как она вошла в кухню.
– Я не вижу вас, – сказала женщина, – но свет зажигать нельзя. Немцы стреляют по окнам, если видят ночью зажженный свет. Что вы хотите?
