Мы видели только ее смутный силуэт на фоне стены. Судя по голосу, женщина была молодой.
– Мы страшно проголодались, пани, – сказал я. – Мы были бы вам очень благодарны, если бы вы дали нам хоть какой-нибудь еды.
– У меня найдется кое-что для вас. Но, ради бога, уходите отсюда. Если вас найдут у меня в доме, то нас всех расстреляют.
Она отрезала несколько кусков хлеба, намазала их свиным жиром и протянула нам со словами:
– Это все, что я могу вам дать. В Люблине очень плохо с продовольствием.
Мы были так голодны, что прежде чем поблагодарить хозяйку, жадно откусили по большому куску хлеба. После этого спросили у женщины, какой дорогой она посоветует нам выбираться из города. Получив ответ, мы было двинулись к окну, но хозяйка остановила нас.
– Почему вы не хотите воспользоваться дверью? По-моему, это гораздо проще, – проговорила она, поворачивая ключ в двери.
– И культурнее, хотите сказать? – откликнулся я.
– Безусловно... но теперь это не имеет никакого значения.
– Спокойной ночи, пани.
– Спокойной ночи.
Следуя полученным наставлениям, мы, никого не встретив по пути, скоро оказались за городом. На рассвете вошли в лес и решили остановиться там до наступления темноты.
– Она была не слишком приветлива, правда? – сказал Владек.
– Я ее не виню. Чего ты хочешь? Два незнакомца, от которых исходит запах конской мочи и нечистот, влезают через окно в ее дом, требуют поесть... Она что, должна была расцеловать нас за это?
– Как ты думаешь, она симпатичная?
– Может, симпатичная, а может, уродина, – ответил я.
– Впрочем, не важно. Мне все равно понравился ее голос, – мечтательно произнес Владек.
– Мне тоже. Вот пусть она и останется для нас голосом в ночи.
Нам очень хотелось спать, но мучительный зуд во всем теле и преследующий нас омерзительный запах не дали претворить в жизнь это заветное желание. Совсем рассвело. Теперь мы издалека могли увидеть немецкие грузовики и поэтому пошли на поиски хоть какого-нибудь водоема или ручейка, чтобы помыться и выстирать форму. Нам удалось найти пруд. Мы выкупались, постирали одежду, развесили ее для просушки на кустах, легли на солнышке и... заснули.
Мне казалось, что я еще сплю и вижу сны. Но, услышав хихиканье, открыл глаза, сел и увидел старуху. Облокотясь на мотыгу, она разглядывала нас, и ее лицо то озарялось улыбкой, то становилось мрачным и задумчивым. Рядом с ней стояли две молодые девушки.
– Бедные дети, – сказала старуха, – что же с вами сделала война.
Под взглядами хихикающих девушек я остро ощущал наготу. А наша одежда была развешана на кустах. Разбуженный посторонними звуками, Владек открыл глаза и метнулся в кусты. Под громкий хохот я кинулся следом за ним.
– Есть хотите? – спросила, отсмеявшись, старуха.
– Да! – хором ответили мы из кустов.
– К нам нельзя, могут найти немцы. Но когда стемнеет, я пришлю вам что-нибудь из еды. Подождете?
– Да-да, конечно. Огромное спасибо.
Задумчиво покачав головой, она еще крепче сжала ручку мотыги натруженными ладонями.
– Разве может война принести что-то хорошее? Нет, от нее одно зло. Только зло. Я уже старуха. Пережила три войны. От войны беды и для людей, и для скотины. Но это самая страшная война. Эти летающие чудовища и все такое прочее! – И вдруг, словно забыв, о чем только что говорила, приказала: – Надевайте штаны, а то вы как новорожденные младенцы. Пока будете собираться, я пришлю вам поесть. Да, и поосторожнее в кустах, там колючки. Еще поранитесь ненароком.
При этих словах девушки опять прыснули, но старуха прикрикнула на них, и вскоре женщины уже шагали с мотыгами на плечах по дороге. Как только они ушли, мы быстро оделись и сели в тени.
Девушки пришли, когда уже совсем стемнело. Они принесли глиняные горшки с горячей похлебкой и кувшин парного молока. Поужинав, мы пошли за ними на ферму и провели эту ночь в сарае. Я спал крепко, но мне показалось, что я слышал, как Владек вертелся и скрипела дверь. Похоже, так оно и было, поскольку, когда я был готов на следующее утро двинуться в путь, он не выказал особого энтузиазма.
– Думаю, что не пойду с тобой, Стефан, – сказал он. – Мне нечего делать в Варшаве: у меня там никого нет. Лучше я останусь здесь.
– Девушки, конечно, не имеют ничего против?
– Я могу помогать на ферме. По крайней мере, я всегда буду сыт.
– Вот это наверняка, – съехидничал я.
Форму я оставил на ферме, а вместо нее надел крестьянскую одежду. В таком виде я мог смешаться с толпами беженцев, идущих по дорогам, и проходить за день большие отрезки пути. Правда, в новом обличье мне было труднее добиться доверия крестьян. Они с большим подозрением относились ко мне, мгновенно распознавая «ряженого». Мне приходилось воровать еду, а однажды, страшно голодный, я даже подошел к немецкой полевой кухне и обратился к повару, который помешивал кипящий суп в огромном котле.
– Я очень хочу есть, – сказал я по-немецки.
Ни слова не говоря, повар зачерпнул суп ковшом и вопросительно посмотрел на меня. У меня не было ничего, кроме старой шляпы. Я снял ее, и повар налил в нее суп.
Я не чувствовал стыда. Я был голоден, и мне надо было дойти до Варшавы. Я хотел жить.
Глава 8
Спустя неделю я пришел в Прагу, пригород Варшавы, расположенный на правом берегу Вислы. Я надеялся найти в Варшаве брата, а для этого мне надо было перейти на другой берег. К моему глубокому огорчению, выяснилось, что немцы усиленно охраняют все мосты, прочесывают потоки беженцев, стремящихся в Варшаву, и забирают всех мужчин призывного возраста. А это означает лагерь для военнопленных и отправку в Германию. Вот этого мне хотелось меньше всего.
Перед уходом в море я какое-то время работал в Варшаве, в яхт-клубе, эллинги которого находились в Праге, на берегу Вислы. Не раздумывая, я отправился туда и нашел несколько целых лодок, спустив одну из них и проплыв метров восемьсот, причалил к противоположному берегу. Я хорошо видел немцев на мосту, проверявших беженцев, но на меня никто не обратил ни малейшего внимания. Я выскочил на берег, втянул на песок лодку.
У Антека была квартира со всеми удобствами в новом доме на Фильтровой улице. Мне надо было пройти через весь город. Я шел по улицам, заваленным обломками зданий, мимо разрушенных при бомбежках и сгоревших домов. Прямо на улицах, во дворах, скверах и парках я видел поспешно вырытые могилы. В завалах копошились, что-то отыскивая, женщины, старики и дети.
Чуть больше шести недель назад, уезжая в армию, я оставлял Варшаву счастливым, цветущим городом. Теперь повсюду были руины, а по улицам мимо свежих могил ходили немецкие патрули.
Надо было спешить. Быстро темнело, и наступал комендантский час. Выйдя на нужную улицу и повернув за угол, я увидел, что как раз над той частью дома, где находилась квартира Антека, нет крыши. Дом сильно пострадал при бомбежках. Во дворе было много могил. Я зашел в подъезд и поднялся на нужный этаж. За дверью квартиры Антека я услышал голоса. Один явно принадлежал жене Антека, Ядьзе. Постучал в дверь. Тишина. Опять постучал, и после небольшой паузы спросили:
– Кто там?
– Это я, я! – завопил я через дверь.
Опять тишина.
– Это я, Стефан!
За дверью вскрикнули, и я услышал радостный голос:
– Это Стефан! Стефан! Он вернулся!
Но дверь так и осталась закрытой.
– Впустите меня!
