отцу и больной матери, от которых отвернулась судьба.
— Сколько раз потом уговаривала меня твоя мать, — продолжал Генроку. — «Когда я умру, возьми О-Сэн к себе, воспитай ее и, что бы ни случилось, ни при каких обстоятельствах не отдавай ее в дом к Сугите». Я исполнил ее просьбу. Тебе, О- Сэн, уже семнадцать, ты взрослая девушка и, надеюсь, не осудишь меня за это. Я не против Коты, но никогда не нарушу обещания, которое дал твоей матери.
— Я все поняла, дедушка, — прошептала О-Сэн, утирая кончиками пальцев выступившие на глазах слезы. — Знай же, я не ушла бы к ним, не согласилась бы выйти замуж за Коту, даже если бы ничего об этом не знала.
— Я рад, что ты все поняла. А богатство, беспечная жизнь — этого еще недостаточно, чтобы сделать человека счастливым. Ведь человек, в конце концов, рожден для того, чтобы страдать и трудиться в поте лица своего.
Теперь для О-Сэн многое прояснилось — и почему отец и дед не захотели отдавать ее в дом к Сугите, и почему, несмотря на кажущуюся дружбу, сам Сугита ни разу не побывал у них в гостях, и почему сразу после смерти отца дед свернул свою мастерскую и переехал к ней. С особым чувством восприняла она слова матери: «Что бы ни случилось, ни при каких обстоятельствах не отдавай ее в дом к Сугите». Дед объяснял это присущим беднякам самолюбием, однако О-Сэн понимала упорство матери иначе. Она ведь отказала Сугите, вышла замуж за другого — мыслимое ли дело отдавать свою родную дочь в приемыши человеку, которого она отвергла? Нет, дело здесь вовсе не в самолюбии, а в обыкновенной женской гордости. Это чувство матери казалось О-Сэн таким понятным и близким...
Отец и мать трудились всю жизнь и вдоволь настрадались. Они никогда не могли позволить себе излишней роскоши, но они любили друг друга, вместе делили все радости и беды. Дедушка прав: человек рожден для того, чтобы страдать и трудиться. Родителей соединила любовь, а что может быть прекрасней, когда любящие супруги скромно живут, утешая и поддерживая друг друга.
На четвертый год после кончины матери умер и отец. Наверное, они и на том свете нисколечко не жалеют о прожитой жизни. В этом О-Сэн не сомневалась. Ведь теперь она тоже любима и любит.
Выходя по делам из дома, О-Сэн старалась пройти по набережной Янаги. С ветвей уже облетели листья, вода в реке блестела, словно отполированная, вдоль набережной гулял ветер. Она всегда останавливалась у той самой ивы, где Сёкити назначил ей свидание. Ей казалось, что все это случилось очень давно — и в то же время будто вчера. В лучах заходящего солнца всплывало бледное лицо Сёкити, она ощущала на себе его пронзительный взгляд, слышала его испуганный шепот, чувствовала, как он старается сдержать переполнявшую его любовь... Сёкити, мысленно обращалась она к юноше, мы обязательно будем вместе, как мои отец и мать, вместе нам не страшны никакие трудности. Что бы ни случилось, О-Сэн будет ждать твоего возвращения.
Тот год выдался необычайно холодным. С наступлением месяца сивасу[33] вода на кухне замерзала даже днем. Оставленные на ночь в кухонной раковине овощи утром становились как стеклянные. В те дни Кота зачастил в мастерскую Гэнроку. С приближением Нового года другие плотники, точившие у Гэнроку инструмент, уже не показывались. Приходил лишь Кота, придумывая всякий раз какой-нибудь предлог. Старик встречал его без особой радости, но и пренебрежения не выказывал. А когда Кота просил его рассказать о минувших временах, с удовольствием пускался в воспоминания.
— Хорошо жили люди — ни перед кем не лебезили, — говорил Кота, выслушав очередной рассказ старого Гэнроку, и его волевое, открытое лицо неожиданно становилось задумчивым. — К сожалению, нынешние мастера никуда не годятся. Фугуют рубанком против волокон дерева — и не стыдятся требовать три моммэ[34] в день. Бывает и хуже: ленятся лишний раз промерить — и пилят на глазок. Да еще оправдываются: мол, если тратить время на промеры, на обед не заработаешь. Каковы, а?
— Не сегодня это началось, — откликался Гэнроку с мягкой улыбкой. — И в прошлые времена настоящих масте ров можно было по пальцам сосчитать. Верно, теперь все работают спустя рукава, потому что знают: и так сойдет. И все же где-то есть настоящие мастера. Они были и в давние времена, есть и теперь. Только их очень мало. Живут они скромно, незаметно, но ведь именно на таких людях держится общество. Расскажу тебе случай, который произошел лет тридцать тому назад...
И старик Гэнроку снова уходил в воспоминания.
Когда появлялся Кота, О-Сэн старалась не заходить в мастерскую. Но если случайно они сталкивались, Кота неизменно встречал ее радостной улыбкой. На его лице появлялось странное, просящее выражение, не свойственное его прямому и резкому характеру. Что-то он задумал, чего-то ждет, хотя дедушка ему наотрез отказал, с беспокойством размышляла О-Сэн и, заметив его ласковый взгляд, тотчас отворачивалась и уходила на кухню. Но Кота не подавал виду, будто пренебрежительное отношение О-Сэн его расстраивает, и по-прежнему чуть ли не через день заглядывал в мастерскую...
С прошлой весны О-Сэн начала по утрам посещать занятия кройки и шитья, которые давала на дому пятидесятилетняя вдова по имени Ёнэ. На эти занятия приходили исключительно девушки на выданье. Молчаливая и стеснительная от природы О-Сэн ни с кем из них не подружилась. Приходя, она лишь здоровалась и усаживалась где-нибудь в уголке, не принимая участия в девичьей болтовне. Девушки тоже не пытались навязываться ей в подруги. Лишь О-Мон, отец которой торговал растительным маслом в районе Тэнно, сразу же выказала особое расположение к О-Сэн. Она была круглолица, улыбчива, приветлива, отличалась легким, дружелюбным характером.
Однажды, когда урок закончился и О-Сэн собиралась домой, к ней подошла О-Мон и предложила немного проводить ее.
— Но ведь тебе в другую сторону, — удивилась О-Сэн.
— Ничего, я сделаю небольшой крюк, — ответила О-Мон, потом подошла поближе и шепнула ей на ухо: — Мне надо с тобой поговорить.
О-Сэн чуть отстранилась и внимательно поглядела на девушку.
— Ты знакома с Котой из мастерской Сугиты? — спросила О-Мон.
Услышав имя Коты, О-Сэн растерялась, не зная, что и ответить.
— Знакома, а почему ты об этом спрашиваешь? — безразлично сказала она, пытаясь скрыть охватившее ее беспокойство.
— Ходят слухи, будто ты собираешься за него замуж — все говорят об этом.
— Чепуха! — воскликнула О-Сэн с твердой решимостью, которая удивила О-Мон. — Не знаю, кто пустил такой слух, но это неправда.
— Но ведь он заходит к вам чуть ли не каждый день! Говорят и более ужасные вещи, которые я не решаюсь повторить вслух...
— Кто распространяет эти сплетни? Кто?! — дрожа от негодования, вскричала О-Сэн.
— Ссылаются на человека, который живет с вами по соседству. Болтают, будто он все видел своими глазами. Но я лично не поверила. Конечно, это лживые слухи. Я уверена: такая девушка, как ты, на подобное не способна.
Слухи распространяются из конторы посыльных Ямадзаки, сразу же подумала О-Сэн. Тамошняя хозяйка безмерно болтлива. Что ни день у конторы собираются посудачить, кумушки и бездельники мужчины. Старый Гэнроку терпеть не мог этих сборищ и никогда в них не участвовал. Те платили ему той же монетой и не упускали случая позлословить на его счет. Контора находилась наискосок от дома О-Сэн, и собиравшиеся там кумушки вполне могли заметить Коту, когда он приходил к Гэнроку в мастерскую. Не исключено, что до них дошли слухи о попытках Сугиты сосватать Коту за О-Сэн...
Расставшись с О-Мон, она вернулась домой, сразу же обо всем рассказала Гэнроку и попросила переговорить с Котой, чтобы тот больше не появлялся в их доме.
— Давно известно: на чужой роток не накинешь платок, — пробормотал Гэнроку, проверяя большим пальцем остроту заточенной бритвы. — Как ни старайся, от злословия не убережешься. Если мы запретим Коте бывать у нас, станут болтать, почему, мол, он вдруг перестал приходить. Поэтому тебе не стоит расстраиваться — пройдет время, и слухи улягутся.
— Вы, дедушка, к этому относитесь спокойно, а мне-то каково? Мне эти слухи ненавистны, — с непохожей на нее решительностью возразила О-Сэн. — Ведь если об этом и дальше будут болтать — я и носа не смогу показать на улице. Сгорю от стыда!
— Успокойся, если тебе это так уж противно, поговорю с Котой при первом удобном случае. Не могу же я прямо завтра заявить ему: не приходи, и все. Придется подумать, как нам это обставить наилучшим образом...
Как раз в те дни распространились слухи о нападении на семейство Кира бродячих самураев из Ако. Разговоры об этом происшествии продолжались до самого Нового года. И кумушки на время оставили О-Сэн в покое.
В новогодние праздники от Сугиты зачастили посыльные с приглашениями, но Гэнроку и О-Сэн под разными предлогами отказывались посетить его дом. Неудобно было идти в гости к тем, кому отказали в сватовстве, а ведь еще предстоял неприятный разговор с Котой... Четвертого января вечером к Гэнроку пришли Кота и Мацудзо — плотник, работавший в мастерской Сугиты. Они принесли подарки — сакэ и разнообразные закуски. По существу ющему обычаю следовало их пригласить к столу. День был праздничный, и О-Сэн не ушла, как обычно, на кухню, а сидела рядом и с грустным выражением лица подливала гостям и Гэнроку сакэ. Вскоре Кота захмелел и ударился в воспоминания. Он рассказывал о том, как впервые поселился в доме Сугиты и стал работать у него в мастерской, как познакомился с О-Сэн, причем упоминал такие подробности, о которых
