девушка давно уже позабыла. Неожиданно Гэнроку прервал его.
— Послушай, Кота, — начал он, — в такой день вроде бы не время вспоминать об этом, но я все же скажу. Тебе, должно быть, известно, что Сугита просил меня выдать О-Сэн за тебя замуж, а я по некоторым причинам ему отказал. Поверь, мне неприятно говорить об этом, но после отказа твои посещения выглядят несколько странно, поэтому я просил бы тебя больше сюда не приходить...
— Вы даже не представляете себе, как больно мне это слышать от вас, — ответил Кота. — Да, я знаю, что мне отказали: будто О-Сэн еще слишком молода и к тому лее обязана.ухаживать за вами... Но почему из-за этого я не могу приходить к вам в гости?.. Я с тринадцати лет живу у Сугиты и с тех пор знаком с О-Сэн. Да и с вами встречаюсь не в первый раз. Так не слишком ли жестоко отказывать мне от вашего дома только потому, что О-Сэн не желает выйти за меня замуж?
— Никто тебе не отказывает, но подумай сам: живет здесь старик и молоденькая девушка, и вдруг к ним зачастил наследник процветающей мастерской. Что люди скажут? Вот и пошли странные слухи...
— Странные слухи? — Кота понурил голову. — К сожалению, я не вправе убеждать вас, будто на слухи не следует обращать внимания. Такие уж существа — люди! Они способны своей болтовней одного воодушевить, а другого прикончить... Я все понял, дедушка Гэнроку.
— Пойми меня правильно: ты — солидная персона, наследник Сугиты. Когда обзаведешься семьей, милости просим, мы всегда будем тебе рады. Льщу себя надеждой, что в будущем ты даже станешь опорой для нашей О-Сэн. А пока...
— Постараюсь исполнить вашу просьбу. Жаль, что по моей вине возникли нехорошие слухи, — пробормотал Кота, низко опустив голову.
— А теперь забудем об этом и выпьем по чашечке. Эй, О-Сэн, не остыло ли сакэ?
Кота посидел еще с полчаса, потом стал прощаться. Он был настолько пьян, что никак не мог попасть ногами в сандалии. Он еще недалеко отошел от дома Гэнроку, как вдруг его кто-то окликнул:
— Никак молодой хозяин мастерской? Похоже, в приятном настроении изволите возвращаться от своей любовницы? Не мешало бы на радостях угостить несчастного.
— Твой голос вроде бы мне знаком. Кто ты? — громко, так, что было слышно в соседних домах, спросил Кота. — А-а, это ты, Гондзиро? Что торчишь здесь как пень? Если хочешь выпить, пойдем — я угощаю.
— Знал, что пригласите. Готов сопровождать. Не зайти ли нам в забегаловку в Кита?
— Не болтай ерунду. Пойдем к набережной, в Окавабату. Хотя вода из реки Сумида самое подходящее для тебя питье, но я угощу тебя на славу.
— Ну и остры же вы на язык, молодой хозяин. О-Сэн, закрывавшая ставни, невольно подслушала этот разговор. Ей запомнилось имя Гондзиро, и еще долго в ушах раздавался его противный, вульгарный голос.
Кота сдержал свое обещание, хотя давал его в сильном подпитии. Он теперь редко заглядывал к Гэнроку, да и то на пару минут — даже не присаживался и сразу уходил.
В феврале поступили сообщения о том, что бродячие самураи из Ако покончили с собой, сделав харакири. На улицах Эдо только об этом и говорили. А весной появилось множество книжонок с иллюстрациями, повествующих об этом событии. О-Сэн купила пару книжек и даже прочитала. Авторы, опасаясь, по-видимому, преследований со стороны властей, изменили время действия и имена, поэтому трагическая история гибели этих самураев показалась О-Сэн надуманной и нисколько на нее не подействовала...
Незаметно наступило лето. Однажды в начале июня, вернувшись после занятий по кройке и шитью, О-Сэн с удивлением заметила, что стол накрыт и Гэнроку поджидает ее, чтобы вместе пообедать.
— Пришло письмо. Меня приглашают в харчевню Игая на дружескую пирушку с коллегами, поэтому я вместе с тобой пообедаю и тотчас отправлюсь, — сказал он.
— Наверное, поздно вернетесь?
— Постараюсь быть дома до того, как стемнеет. Я купил вьюнов — они на кухне. На ужин приготовь их с мисосиру[35] .
— Ну раз есть вьюны, надо к ним купить сакэ.
— Стоит ли? Надеюсь, сакэ нам подадут в харчевне.
— Но в этом году вьюны у нас впервые. Чашечка сакэ не помешает, чтобы отметить это событие.
Покончив с обедом, Гэнроку переоделся и отправился в харчевню. Воспользовавшись его отсутствием, О-Сэн прибрала мастерскую, протерла мокрой тряпкой пол, потом сходила за сакэ и развела в очаге огонь. Она разрезала вьюнов на тонкие ломтики, положила в кастрюлю, добавила сакэ и бобовой пасты. Когда суп был готов, она погасила огонь и в ожидании Гэнроку занялась шитьем.
Дувший с утра ветер стих, и к вечеру стало невыносимо жарко.
Что-то дедушка припозднился, подумала О-Сэн, когда стало плохо видно иглу. Она убрала шитье и начала накрывать на стол. Поставила тарелочки с соленьями, попробовала суп —- он немного остыл, но на вкус был хорош. Она подогрела суп, а заодно и сакэ.
— Пора бы ему и вернуться, — с беспокойством пробормотала О- Сэн.
Теперь она, заслышав шаги на улице, всякий раз выглядывала наружу сквозь занавеску на кухонном окне. Уже совсем стемнело, она зажгла огонь в фонаре и села у стола, дожидаясь Гэнроку... Гости из чайных домиков на Окавабате стали расходиться по домам. Оттуда доносились возбужденные голоса мужчин, веселые крики женщин и звуки сямисэнов.
— Это здесь, — внезапно послышался снаружи чей-то голос.
— Сейчас я открою дверь, а вы вносите. Только осторожней. Осторожней! — произнес другой.
Сёдзи раздвинулись, и вошел знакомый Гэнроку — точильщик Кюдзо. Дурное предчувствие охватило О-Сэн. Не произнося ни слова, она встала из-за стола. Ее глаза смотрели не на Кюдзо, а на мужчин позади него — в руках у них были носилки. В следующий миг О-Сэн закричала и рвану лась к дверям.
— Не надо волноваться, успокойся, О-Сэн, — сказал Кюдзо, обеими руками стараясь оттеснить ее от носилок. — Ничего страшного не случилось. Гэнроку выпил лишнего и упал. Его уже осмотрел доктор и приказал уложить в постель.
Едва сдерживая рыдания, О-Сэн быстро постелила. По знаку Кюдзо мужчины внесли носилки и уложили Гэнроку в постель. Кюдзо сел у изголовья и, то и дело утирая со лба обильный пот, поведал, как все случилось. Многие заметили, что уже с самого начала пирушки Гэнроку неважно выглядел и вообще чувствовал себя не в своей тарелке. Решили, что виной тому жара, и посоветовали выпить сакэ. Он опрокинул несколько чашечек подряд и вроде бы приободрился. За разговором с друзьями он выпил еще и захмелел. Потом он вышел по нужде и упал.
— Сбежались люди, — продолжил свой рассказ Кюдзо, — стали его окликать, приводить в чувство, но он ни слова в ответ, лишь громко хрипел. Ну, положили ему на лоб тряпку, смоченную холодной водой, и вызвали доктора. Тот тщательно осмотрел Гэнроку, сказал, что его хватил удар — правда, не сильный, — опасности для жизни нет, нужен только покой, и тогда он быстро поправится. Доктор оставил лекарства и ушел. Так что, как видишь, О-Сэн, беспокоиться нечего. — Кюдзо снова утер со лба пот.
Слушая Кюдзо, О-Сэн молча кивала, то и дело облизывая языком пересохшие губы.
Она окончательно пришла в себя, когда мужчины, оставив прописанные доктором лекарства, собрались уходить.
— Спасибо вам за хлопоты, — тихо сказала она, проводив их до двери.
Гэнроку спал, негромко похрапывая. О-Сэн хотела было разбудить деда, но вспомнила, что доктор приказал его не тревожить, и тихонечко села у изголовья.
Правда ли, что удар был легкий и дедушка быстро поправится? А если ему лучше не станет? От кого-то она слышала, что после удара человек не обязательно умирает, но надолго бывает прикован к постели. Что тогда? Что станется с ней? На какие заработки будет она жить? Эти мысли не давали ей покоя, пока она молча глядела на спавшего Гэнроку. Потом О-Сэн вспомнила, что за весь день у нее не было и маковой росинки во рту, а ведь предстояла еще бессонная ночь. Она села за стол, подняла крышку с кастрюли, но взглянула на беспомощную фигуру деда, который еще днем, когда она провожала его в харчевню, был бодр и полон сил, опустила крышку обратно, и слезы покатились у нее из глаз.
На следующий день с раннего утра стали приходить друзья проведать Гэнроку. Соседки помогали О-Сэн готовить еду и заваривать чай. Особенно старалась хозяйка рыбной лавки О-Раку. После полудня бодрствовавшая всю ночь О-Сэн едва держалась на ногах. Женщины посоветовали ей хоть немного отдохнуть. О-Сэн постелила постель в уголке, легла и мгновенно уснула. Когда она открыла глаза, был уже вечер.
— Проснулась? — заметила О-Раку, готовившая ужин, — Пока ты спала, приходила навестить Гэнроку твоя подружка О-Мон, но я не стала тебя будить.
— Кто ей сообщил, что с дедушкой удар?
— Не знаю. Сказала, что завтра снова зайдет. Ужин готов. Сейчас закипит чайник, так что садись и поешь хоть немного. А я схожу домой, сделаю кое-какие дела по хозяйству и скоро вернусь.
О-Сэн поела без всякого аппетита и едва успела убрать за собой посуду, как появилась жена Сугиты О-Тё. С тех пор как О-Сэн с дедом переехали в новый дом, они с О-Тё не встречались, и она так обрадовалась этому визиту, что была готова кинуться к ней в объятия, но вспомнила про наказ деда и ограничилась обычным приветствием. По-видимому, у О-Тё тоже остался неприятный осадок после отказа Гэнроку выдать О-Сэн замуж за Коту, она вела себя сдержанно, не выказывая былой приветливости, и вскоре простилась, оставив небольшой сверток для больного. После ужина снова забежала О-Раку, но никаких особых дел не было, и, выпив чашечку чаю, она ушла. О-Сэн осталась одна.
Состояние Гэнроку не улучшалось. Он по-прежнему был без сознания, поэтому О-Сэн даже не
