больше всего достается бедному люду. Что же это творится на белом свете?
В ту пору что ни день возникали такие разговоры.
В марте кончились годы Гэнроку, наступили годы Хоэй[45]. Это произошло весной, а весна всегда вселяет новые надежды. На деле же эти надежды не оправдались, и жизнь простых людей не стала легче. Один за другим издавались правительственные указы о строжайшей экономии, запрещавшие строить богатые особняки, делать дорогие подношения, устраивать в будние дни и по праздникам роскошные пиры, проводить лотереи, но это не помогало, и хозяйство страны все более приходило в упадок.
Тот год выдался необычным. Непривычно жаркие для весны дни сменились резким похолоданием. Пронизывающий северный ветер поднимал на дорогах клубы пыли. Временами казалось, будто вновь наступила зима.
Однажды, когда О-Сэн прогуливалась перед домом с ребенком, мимо прошел мужчина в теплом кимоно на вате, державший руки за пазухой. Он бросил мимолетный взгляд на девушку и вдруг удивленно вскрикнул:
— О-Сэн!
Девушка недоверчиво поглядела на незнакомца.
— Ну конечно же, ты О-Сэн — я не ошибся. — Он подошел поближе. — Значит, тебе удалось спастись, а я-то был уверен, что ты погибла во время пожара. Я вернулся сюда еще в январе, но до сих пор никого из знакомых не встретил. Ты первая. Расскажи, как у вас дома? Дедушка здоров?
О-Сэн подхватила ребенка на руки и, с беспокойством глядя на мужчину, стала медленно отступать к двери.
— Что с тобой? Почему так странно на меня смотришь? Ведь это я, Гондзиро из конторы Ямадзаки! Не узнаешь, что ли? — Он вытащил руки из-за пазухи. — Ты должна меня помнить — я жил напротив вашего дома.
— Тетушка О-Цунэ, скорее идите сюда! — побледнев от испуга, закричала О-Сэн. — Скорее!
Она кричала так, будто молила о спасении. О-Цунэ, по-видимому, стирала. Даже не вытерев руки, она выскочила на улицу и встала впереди О-Сэн.
— Что случилось? — О-Цунэ строго поглядела на мужчину. — Вы ее обидели?
— Ничего подобного, — с усмешкой произнес мужчина. — Я проходил мимо, узнал эту девушку и только окликнул ее.
— Вы утверждаете, будто она вам знакома?
— Ну конечно же! Мы были соседями в Сантёмэ. Теперь, правда, там все дома снесены. Она жила вместе с дедом-точильщиком, а я работал посыльным в конторе Ямадзаки. Меня зовут Гондзиро.
— Вот оно что! — О-Цунэ успокоилась и стала вытирать руки о передник. — С бедной девушкой во время пожара случилась беда. Она потеряла память и ничего не помнит о своем прошлом. Мы ее приютили, и теперь она живет вместе с нами. А вы случайно не знаете — у нее есть родственники?
— К сожалению, мне о них ничего не известно. Могу только сказать, что до пожара в квартале Кая жил хозяин плотницкой мастерской Сугита, а его приемный сын Кота частенько захаживал к ней. — Мужчина поглядел на О-Сэн. Внезапно его губы искривились и он странно хмыкнул. — Это ваш ребенок у нее на руках?
— Ошибаетесь, это ее младенец. Он был вместе с ней, когда мы привели ее в наш дом.
— Вот как?
— А вы знаете отца ребенка?
Гондзиро ухмыльнулся, потом поглядел, будто сравнивая, на лицо О-Сэн и на младенца, пожал плечами и с нахальной усмешкой сказал:
— Об этом лучше спросить у приемного сына Сугиты, если он только остался в живых...
Гондзиро холодно взглянул на О-Сэн и пошел прочь с таким видом, будто все это его не касалось. О-Цунэ смотрела ему вслед, пока он не скрылся за поворотом, и думала: «До чего же неприятный человек...»
— О-Сэн, ты не помнишь этого мужчину? — спросила она.
— Нет, я его не знаю, — ответила девушка, прижимая к себе ребенка. — Может, он хотел отобрать у меня Котаро?
— Нет, нет! Он просто сказал, что жил с вами по соседству и давно с тобой знаком... В таком случае мог бы вести себя повежливей, а не умничать и не делать всяких намеков. Нсли тебе опять доведется с ним встретиться, сделай вид, будто ты его не знаешь, — посоветовала О-Цунэ и вернулась в дом.
Выслушав рассказ О-Цунэ, Кандзю отправился в контору лесоторговца Кадзихэя. Он посчитал, что либо сам Кадзихэй, либо кто-нибудь из его работников должен бы знать о хозяине плотницкой мастерской Сугите. Как выяснил Томосукэ — приятель Кандзю, работавший в конторе, его хозяину известно имя Сугиты, хотя он не был с ним близко знаком. Кадзихэй сказал, что во время пожара Сугита повредил ноги и, когда мастерская сгорела, уехал вместе с женой в Мито, а о дальнейшей его судьбе ему неизвестно.
— Этот мужчина еще говорил, что у Сугиты был приемный сын Кота, но в ту ночь, когда случился пожар, он исчез и больше не появлялся, — сказала О- Цунэ, когда Кандзю кернулся.
— Скорее всего, погиб, — ответил он.
На берегу реки Сумида, там, где О-Сэн спасалась вместе с другими погорельцами, возвели храм и статую Дзидзо, чтобы поминать души сгоревших и утонувших во время пожара. Для освящения был приглашен известный священник из храма Сэнсодзи. В течение нескольких дней туда нескончаемой вереницей шли паломники, чтобы участво вать в церемонии поминовения усопших. Отправились к храму и О-Цунэ с О-Сэн, прихватившей с собой Котаро. В тот день О-Сэн впервые после пожара увидала реку вблизи.
— Хорошо бы в этом месте построить мост, — переговаривались между собой паломники.
Да уж, будь здесь в ту пору хоть небольшой мосточек, сколько бы жизней удалось спасти. Ведь тогда ворота на мост Асакуса закрыли, сзади подступал пожар — вот и пришлось всем сгрудиться на этом пятачке на берегу. Страшно вспомнить.
— Хоть бы теперь додумались. Мост здесь так нужен.
— А говорят, будто это дело решенное...
О-Сэн стояла на берегу и, не отрываясь, глядела на реку. День выдался жаркий, было время прилива, и разносившие запах моря волны ярко сверкали в лучах солнца. В стороне Хирокодзи уже выстроились ряды чайных домиков, их разноцветные занавески, видневшиеся между приподнятых камышовых штор, радовали глаз, оттуда доносились оживленные голоса женщин, веселившихся с гостями. Вдоль берега протянулась ивовая аллея. Глядя на ивы, О-Сэн что-то тихо шептала. Деревья были многолетними, их черные ветви хранили на себе следы пожара, но уже пробивались новые побеги, яркой зеленью сверкала молодая листва. О-Сэн вглядывалась в аллею и пыталась вспомнить свое прошлое. В набегавших на берег волнах, в призывных криках женщин из чайных домиков, в шелесте молодых листьев на обгоревших ивах ей чудился знакомый голос, что-то нашептывавший ей... Да-да, она даже различала отдельные слова. О-Сэн мучительно нахмурила брови, закрыла глаза... Казалось, еще миг — и она вспомнит что-то важное. Стоит острию иголки проколоть пленку забвения — и все выплывет из небытия, станет ясным, как этот солнечный день... Кровь бешено стучала в висках, сердцу стало жарко в груди, на лбу выступил пот.
— Вот ты, оказывается, где? — донесся до нее голос О-Цунэ, пробиравшейся сквозь толпу паломников. — А я тебя потеряла. Что ты тут делаешь?
— Я помню эти места, — не глядя на О-Цунэ, прошептала О-Сэн. — Мне они знакомы. Не знаю, когда это происходило, но я уже была здесь, стояла под этими ивами. Я даже припоминаю лицо человека, который был рядом.
— Ну хватит, хватит, — остановила ее О-Цунэ. — Не думай об этом, иначе тебе опять станет плохо. Вернемся-ка лучше домой.
Странное выражение, появившееся на лице О-Сэн, обеспокоило О-Цунэ. Она ухватила девушку за руку и потянула ia собой. И в это мгновение губы О-Сэн прошептали: «Сёкити». В тот миг, когда О-Цунэ взяла ее за руку, словно из небытия выплыло это имя.
— Ах! — вскрикнула О- Сэн, содрогаясь всем телом, словно в ознобе, и сплетая и заламывая руки.
— Что с тобой, О-Сэн? — вне себя закричала О-Цунэ.
— Я вспомнила имя того, с кем здесь встречалась. Его зовут Сёкити. Прямо отсюда он отправился в Камигату, в Осаку...
— Успокойся, О-Сэн, прежде всего успокойся, — перепила ее О-Цунэ. — Нам пора домой, надо покормить Когаро — он, наверно, проголодался.
— Умоляю вас, погодите! Постоим здесь еще минутку. Да-да, Сёкити прислал мне из Осаки письмо...
О-Сэн прижала ладони к щекам. Неясные видения то появлялись у нее перед глазами, то исчезали: косые лучи заходящего солнца освещают набережную... с ив опадают пожелтевшие листья... бледное напряженное лицо Сёкити — она его видит так отчетливо, будто расстались они только вчера. «Ты будешь ждать моего возвращения — я верю и потому со спокойной душой уезжаю в Камигату», — шепчут его губы... На носилках вносят дедушку... В доме хлопочет соседка из рыбной лавки... Старая ююба, раски нувшая ветви в саду... Мастерская с точильным станком и наполненными водой тазиками... Хозяин плотницкой мастерской Сугита и его жена О-Тё... Смеющийся Кота... О-Сэн отняла ладони от лица, поглядела увлажнившимися глазами на О-Цунэ и радостно засмеялась.
— Я все вспомнила! — воскликнула она.
— Вот и прекрасно. — О-Цунэ облегченно вздохнула. — Придет время, и ты окончательно выздоровеешь, а пока старайся не особенно мучить себя воспоминаниями. Бери Котаро — и домой!
— Иди ко мне на ручки, Котаро, — весело сказала О-Сэн и, подхватив мальчика, прижалась губами к его упругой щечке.
С тех пор О-Сэн ежедневно приходила к статуе Дзидзо и тихо молилась. У нее прояснилось сознание, она стала спокойней и даже физически окрепла. Ей казалось, будто каждый день прибавляет ей сил. Теперь, занимаясь стиркой, она отчетливо понимала, что стирает. Идя по улице, она сознавала, что ступает по земле. Все это казалось ей вполне естественным, и это ощущение
