а приезжие.
— А драка эта случилась потому, что они заблудились, а он не пожелал остановиться и спросить направление? Да уж, подобная самоуверенность заслуживает хорошего пинка. Но я не думаю, что дело именно в этом. Они встретились там или пришли туда, потому что им нужно было о чем-то поговорить. Или поспорить.
Ему нравился ход ее рассуждений. Никакой прямолинейности: Это было похоже на то, как она готовит, занимаясь несколькими блюдами сразу.
— Всего лишь предположение.
— Да, предположение. И что такого? А еще я могу предположить, что они все-таки не были французами.
— Может, и итальянцами. Литовцев тоже нельзя сбрасывать со счета.
— Прекрасно. Выходит, литовская пара потерялась в этих краях, поскольку он, подобно всем прочим мужчинам, считает свой член еще и компасом. И что спросить направление — это все равно что расписаться в бессилии своего члена.
Броуди сурово сдвинул брови:
— Это страшно охраняемый мужской секрет. Как ты умудрилась разгадать его?
— Ты даже не представляешь, сколько женщин догадывается об этом. В любом случае эти двое вышли из машины и потопали к реке, поскольку это был единственный способ определить, куда они попали. Там у них завязалась ссора, и в итоге он убил свою спутницу. Ну а затем, будучи суровым литовским мачо, он умело замаскировал следы и оттащил тело к машине — чтобы впоследствии похоронить у себя на родине.
— Неплохой сюжет для детектива.
— Неужто ты пишешь подобную чушь? И как только тебя публикуют.
— Будь я автором, непременно остановился бы на французах — просто чтобы добавить истории колорита. Как бы то ни было, а мы опять остались при своем — они могли приехать сюда откуда угодно.
Пожалуй, лучше всего было думать об этом как о головоломке, перебирая один кусочек за другим.
— Если он сумел так ловко замаскировать следы, значит, он неплохо разбирается в таких вещах.
— Не такая уж трудная задача. Кстати говоря, эти двое могли бывать здесь и раньше.
Броуди и сам неплохо знал эту местность — ему не раз приходилось гулять в подобных местах. В скором времени здесь появятся первые подснежники, а за ними полезут из земли и другие цветы. Жимолость наполнит воздух своим благоуханием.
К июню здесь все изменится до неузнаваемости.
— Рановато для туристов, — прикинул он в уме. — Как правило, в это время года приезжают те, кому хотелось бы избежать летней и зимней толчеи, А может, эти двое направлялись куда-то еще и остановились здесь для короткого привала. Не исключено также, что они живут в Кулаке Ангела и являются большими ценителями твоих кулинарных способностей.
— Вот это действительно чудесная мысль. Спасибо.
— Ты видела, во что он был одет. Сможешь узнать при встрече?
— Оранжевая охотничья шляпа. Черная куртка. Я вижу это все каждый день. Надо сказать, я к нему просто не приглядывалась. Я могла бы подать ему суп и даже не догадаться, что это он. Не знаю, удастся ли мне… Боже ты мой.
Броуди тоже увидел его. На самом деле он заметил медведя чуточку раньше — секунд за десять до того, как тот попался на глаза Рис.
— Ему нет до тебя никакого дела.
— Так ты у нас, значит, еще и специалист по медведям? — Все происходящее казалось настолько нереальным, что она даже не успела как следует испугаться. — Боже, какой здоровенный.
— Мне доводилось видеть и побольше.
— Рада за тебя. Что, разве мы не будем убегать?
— Нет. Это лишь раззадорит его. Иди себе спокойно, говори о чем-нибудь… Ага, он видит нас.
Вот тут-то ее страх стал более ощутимым. Привет, медведь!
— Это хорошо или плохо?
Ей вспомнилась иллюстрация из путеводителя — человек, прикинувшийся мертвым при встрече с медведем. Похоже на позу трупа из йоги.
Рис этот вариант был как нельзя кстати. Потому что, напади на них сейчас медведь, она рухнула бы замертво от ужаса.
Впрочем, не успела она додумать эту мысль, как медведь развернулся и направился в другую сторону.
— Они редко бросаются на людей, — заметил Броуди.
— Редко бросаются… превосходно. Мне нужно сесть.
— Шагай-шагай. Впервые видишь медведя?
— Так близко — да. Я и думать забыла про них. — Она на мгновение положила руку на грудь, чтобы убедиться, что сердце все еще там. — Всегда помнить о медведях — так сказано в моем путеводителе. Ну и встреча, — она снова коснулась груди. — По-своему он был даже красив. Такая зверюга.
— Он был бы куда агрессивнее, почуй он мертвое тело. Так что труп либо увезли, либо закопали очень глубоко.
Теперь ей пришлось сглотнуть.
— Еще один приятный образ. Пожалуй, мне действительно не помешает бокал вина.
Лишь оказавшись в машине, она почувствовала себя в полной безопасности. И тут же на нее навалилась усталость. Захотелось вздремнуть. Сумеречная, тихая комната. Наглухо запертые двери. И забвение.
Когда Броуди завел мотор, она прикрыла усталые глаза — всего на минутку. И тут же скользнула в глубокий сон.
Как же тихо она спала! Ни звука, ни шороха. Голова покоилась в уголке между сиденьем и окном. Руки недвижно лежали на коленях.
И что ему прикажете теперь делать?
Так и не определившись с ответом на этот вопрос, Броуди ехал совсем медленно, чтобы немного растянуть путь до города.
Она держалась куда лучше, чем можно было предположить. Не всякий решился бы поехать на место преступления, чтобы проверить все до конца. Подавляющее большинство ограничилось бы заявлением в полицию.
Но только не Рис.
Может, все дело в том, что ей довелось пережить раньше. Или же у нее просто такой характер.
Надо же — самой лечь в психиатрическую больницу! По тону ее голоса Броуди понял, что Рис считала это чем-то вроде капитуляции.
На его взгляд, это свидетельствовало о настоящем мужестве.
То же самое касалось и переезда из Бостона. В глазах Рис он выглядел чем-то вроде бегства, тогда как Броуди склонен был отнестись к нему как к путешествию. Он и сам в свое время уехал из Чикаго. Именно уехал, а не сбежал. Бегство основано исключительно на страхе, а его поездка была своего рода отсрочкой. Эта отсрочка позволила ему обустроить жизнь в соответствии с собственными правилами, временем и календарем.
То же самое делала, на его взгляд, и Рис Гилмор. Просто она тащила с собой чуть больше багажа.
Ни разу в жизни ему не приходилось бояться чего-то всерьез, но он без труда мог представить, каково это. Как-никак именно воображение было основой его заработка. И он легко мог представить, что испытывает человек, мучающийся от боли на больничной койке. Или сомневающийся в собственной нормальности. Что уж там говорить, нелегкая ноша.
Вообще в ней было что-то трогательное. Что-то такое, что не оставило его равнодушным. А ведь он был не из тех, кто спешит вылечить птенчика, сломавшего себе крыло. Природа есть природа, и чем меньше
