одного круга. Более того, они подчиняются только Гинденбургу, а Гинденбург пока еще жив. Он принимает знаки почтения от национал-социалистского канцлера и отвергает предложения Рема. Естественно, если они будут приняты, если СА взбунтуются... Но Гитлер этого не допустит.
Через несколько дней Гитлер устраивает праздник для рейхсвера. Но он также хочет добиться согласия между армией и СА. Он нуждается в них обоих. 28 февраля он устраивает крупное совещание на Бендлерштрассе, на которое приглашаются все высокопоставленные чины СС и СА. На совещании присутствуют Рем и генералы рейхсвера.
Гитлер встает, глядя прямо перед собой. Он единственная точка соприкосновения для всех присутствующих в зале, для обоих враждебных лагерей, и он хочет убедить их всех. Он говорит медленно, делая многочисленные паузы, выделяя отдельные фразы. Он хочет, чтобы аудитория слушала его очень внимательно.
«Германский народ ждут очень тяжелые времена». Этими словами Гитлер начинает свою речь, и, хотя в зале стоит абсолютная тишина, можно почувствовать, что все изумлены. Это заявление полностью противоречит всем тем картинам прекрасного будущего, которые фюрер рисует перед ликующими толпами народа во время своих публичных выступлений. «Нацизм ликвидировал безработицу, – продолжает Гитлер, – но, когда государственные заказы будут выполнены, – скажем, лет через восемь, – наступит экономический спад. Чтобы избежать этого, есть только одно средство – расширение жизненного пространства для растущего населения». Офицеры слушают, и на их лицах, которые привыкли сохранять абсолютно бесстрастное выражение, как это требует воспитание, застыло изумление. «Западные страны никогда не уступят нам этого пространства, – продолжает Гитлер. – Поэтому может возникнуть необходимость нанести несколько решительных ударов – сначала на Западе, потом на Востоке».
Эта речь была произнесена 28 февраля 1934 года. Гитлер уже вызывает духов войны. Впрочем, никто из присутствующих офицеров этого не понял. Никто о них не говорит. В те годы, впрочем, проекты Гитлера были еще тайной для всех. Некоторые подумали, что он нарисовал апокалиптическую картину, чтобы убедить СА уступить армии. Много лет спустя в 1945 году офицер, помнивший это совещание, рассказал о нем фон Бломбергу. Тогда они оба были уже пожилыми людьми, на которых время наложило свой суровый отпечаток. Они стояли, наблюдая за американскими часовыми, которые охраняли лагерь, в котором они находились, и вспоминали тот день, когда Гитлер впервые рассказал штурмовикам и военным о своей концепции молниеносной войны, или блицкрига, с целью завоевания жизненного пространства. Но кто бы мог подумать тогда, что этот человек, который только что захватил власть, окажется столь упорным в борьбе за достижение своей цели? В феврале 1934 года люди, слушавшие Гитлера, ждали от него не объявления войны, а предложений о том, как разрешить конфликт между СА и рейхсвером, угрожавшим существованию нового рейха.
Гитлер замолкает. Он пока еще говорил только о темном военном будущем, а должен был попытаться уладить трудности, с которыми нацисты столкнулись сейчас. Он снова заговорил, тихим голосом, обобщив военное прошлое. Он довольно долго распространяется на эту тему. Неожиданно он поворачивается к Рему и замечает строгим голосом: «Мы создали милицию не для того, чтобы она защищала какой-нибудь один маленький клочок земли». Но Рем сделал вид, что не понимает, на что намекает фюрер. На его вспыхнувшем лице застыло выражение подчеркнутого безразличия; он смотрит в потолок. Гитлер повышает голос. Он по-прежнему обращается к одному Рему, и его слова наносят удар по амбициям Рема: «СА должны ограничиться одной только политической деятельностью». Голос Гитлера звучит очень твердо. «Военный министр, – продолжает он, – может поручить СА охрану границ или предварительное обучение новобранцев».
Наступает пауза. Рем молчит, а генералы сидят, застыв в немой неподвижности. «Я ожидаю от СА преданного выполнения порученной им работы». Гитлер сделал решающий шаг: единственной основой будущей армии Германии станет рейхсвер. Никто не аплодирует. Все встают, Рем, Бломберг – все поднимаются рядом со своим лидером. Гитлер стоит в середине, улыбаясь. Он расслабился – или только сделал вид, что расслабился. Он что-то быстро говорит Рему, взяв его под руку. Все понимают, что присутствуют при великом моменте – публичном примирении двух лидеров. С другой стороны от Гитлера стоит Бломберг, его монокль глубоко врезался в плоть под белесыми бровями, которые кажутся наклеенными на его круглом аристократическом лице. Рем, толстый и приземистый в своей коричневой форме, смотрит на него. Они пожимают друг другу руки, и начальник штаба СА приглашает генералов в свои апартаменты на обед по случаю примирения. Открываются двери, и все видят огромный стол, накрытый с показной щедростью нувориша. Места, кому и где садиться, помечены – Рем и Бломберг усаживаются на противоположных концах стола. Слуги торопятся обслужить гостей: меню превосходно, шампанское течет рекой, но атмосфера ледяная, и все едят в молчании. Примирение больше напоминает поминки. В конце долгого, утомительного обеда по сигналу Рема штурмовики встают. После обмена обязательными салютами, рукопожатиями и щелканьем каблуков тяжелые машины рейхсвера медленно уезжают.
Рем попросил лидеров СА остаться. Они возвращаются к столу и ждут. Рем наливает себе еще один бокал шампанского. Некоторые следуют его примеру. «Это был новый Версальский договор», – неожиданно произносит Рем. Офицеры молчат, чувствуя, как в их руководителе закипает гнев, который он сдерживал и подавлял во время долгих часов «примирения».
Неожиданно он взрывается. Из угла комнаты за ним внимательно наблюдает Виктор Лутце. «Все, о чем говорил этот ефрейтор...» – начинает Рем. Лутце настораживается, но лицо его принимает бесстрастное выражение, чтобы скрыть охватившее Виктора возмущение. «Гитлер? Если бы нам только удалось избавиться от этой тряпки», – заканчивает Рем.
Присутствующие разбиваются на группы. Все говорят сердитыми голосами; разговор то и дело прерывается ругательствами. Обергруппенфюрер Лутце молчит. Он не забыл ничего из того, что сказал Рем, он молча слушает тех, кто сильнее всего ругает Гитлера. Через несколько дней он даст полный отчет Рудольфу Гессу, человеку номер два в партии. По совету Гесса он отправляется к Гитлеру в его замок Берхтесгаден. Но фюрер ограничивается одной фразой: «Надо дать делу созреть». Обергруппенфюрер, удивленный такой сдержанной реакцией, просит совета у генерала Рейхенау.
Но фюрер никогда не забывает, что ему говорили и кто говорил. 29 июня 1934 года он вызывает Лутце в Бад-Годесберг. И когда Лутце приезжает, Гитлер, нервничая, спрашивает его, можно ли на него положиться.
ГЛАВА 5
Гитлер уже давно беседует с Лутце. Он задает ему вопросы о совещании в Висзее, стараясь уверить себя, что ничего, кроме встречи с лидерами СА, он не планировал. Виктор Лутце снова, как и в прошлый раз, заверяет Гитлера в своей преданности. Геббельс подходит поближе к беседующим. Он одобряет Лутце и пытается показать, что в своих поступках тоже всегда руководствовался только преданностью делу Гитлера, и больше ничем. Отто Дитрих, руководитель пресс-службы фюрера, ходит вместе с Брюкнером взад и вперед по террасе. Когда звонит телефон, кто-нибудь из них двоих берет трубку. Они оба внимательно наблюдают за лестницей, ведущей вниз, у которой останавливаются мотоциклы и машины, прибывающие из аэропорта Хангелар.
Вскоре после одиннадцати, когда оркестр Трудового фронта играет военный марш, Брюкнер и Дитрих подходят к Гитлеру с новым посланием, которое только что поступило из Берлина. Музыка заглушила звук подъезжающего мотоцикла, и никто его не услышал. Послание (от Геринга) совсем короткое. Гитлер читает его и протягивает Геббельсу. Несколько часов назад Герингу сообщили, что к постели президента Гинденбурга в Нейдеке был вызван доктор Зауэрбрух, один из самых лучших терапевтов Берлина. Гитлер молча кладет послание на стол, постукивая по нему пальцами. Он стоит неподвижно, глядя прямо перед собой, и только его щека и веко нервно подергивается, как это всегда бывает в минуты большого напряжения. Геббельс тоже молчит. Быть может, это и есть тот самый момент, которого они так ждали; момент, который даст Гитлеру возможность еще раз испытать свою удачу; момент, который позволит им увидеть, как под ударом смерти падает бронзовая фигура Гинденбурга.
Смерть витала над головой старого рейхспрезидента всю весну. Ветеран Садовы и Седана, который,
