печать на пергаменте, символизирующую его победу. Хорошо бы этот документ повесить всем на обозрение у входа в Нотр-Дам. Французы называли Людовика святым, но лишь благодаря стараниям внука Филиппа деда наконец канонизировали. Теперь, когда в церквях по всему королевству зажгли свечи в честь святого Людовика, прихожане будут славить и своего короля. Размышления Филиппа прервал вошедший Пьер Флоте.
— Сир, я… — произнес, запыхавшись, первый министр.
— Вы слышали, Флоте? — оборвал его Филипп, поднимаясь. — Папа Бонифаций откликнулся на мои настойчивые просьбы и наконец канонизировал моего деда.
— Сир…
— Смотрите. — Филипп подошел к первому министру показать документ. — Ногаре оказался прав. Нам нельзя было уступать. — Король с улыбкой посмотрел на Гийома. — Замечательная идея — запретить вывоз из Франции золота и серебра. Уступить пришлось именно папе, когда он понял, что не сможет пополнять свою казну за счет французских церквей.
— Да, нам удалось его одурачить, — произнес Ногаре, довольно улыбаясь. — С какой помпой он издал свою буллу «Clericis laicos». Только затем, чтобы вскоре пойти на попятный, когда осознал, что от нее ему больше вреда, чем пользы. Мы поставили Бонифация на место, сир.
— Сир!
Филипп раздраженно повернулся к первому министру.
— Чего вы так разволновались, Флоте?
— Прошу прощения, сир, но я только что получил весть из Англии. Король Эдуард отплыл во Фландрию.
— Во Фландрию? — удивился Ногаре, вмиг посерьезнев.
Флоте не удостоил его взглядом.
— Он собирается женить своего сына на дочери Ги де Дампьера.[13]
Филипп сжал кулаки и мрачно прошагал к окну, где остановился в молчании, спиной к ним.
— Будь он неладен, этот Эдуард, — пробормотал Ногаре.
— Мне кажется, для особого беспокойства нет повода, — сказал Флоте, обращаясь к величественному силуэту короля на фоне сияющего солнца в окне. — Английские бароны отказались сражаться для него в Гасконии, и, возможно, стремление породниться с правителем Фландрии — всего лишь жест отчаяния.
— Нет, — произнес Филипп, поворачиваясь. — Кузен решил вступить в мою игру. Он пожелал, чтобы я вел войну на два фронта, разделив войско между Гасконией и Фландрией. Подписывая договор с Шотландией, я точно так же рассуждал насчет его.
— Но у Эдуарда ничего не получится, — задумчиво произнес Ногаре. — Если он пошлет сюда войско, то сильно ослабит свои позиции в Шотландии.
Филипп махнул рукой.
— А мой флот тем временем так и стоит на верфях недостроенный, и денежки из казны все текут и текут. — Он сел за стол, сердито глядя на пергамент с печатью Бонифация. На разрешение конфликта с папой ушел весь прошлый год, но теперь он казался ему мелким и незначительным эпизодом, не стоившим такого внимания.
Филипп полагал, что, подорвав нюренбергский союз, который Эдуард заключил с правителями Нижних Земель три года назад, он решил проблему. Тогда удалось соблазнить деньгами графа Голландии, и он вышел из коалиции. Но Филиппу продолжал противостоять Ги де Дампьер, не желавший отдавать Фландрию в вассальную зависимость. И его поддерживали могучие гильдии ткачей, чей доход в основном определяли фламандцы. Филипп думал, что сможет сладить с графом, поскольку англичане в Гиени побеждены. Но вот теперь два врага задумали против него объединиться. Неожиданный удар для Филиппа.
— Мне следовало предусмотреть такой ход. — Он поднял глаза на министров. — И вам тоже.
— Сир, всего не предусмотришь, — начал Ногаре, но Флоте его перебил.
— Я согласен с вами, сир. Нам следовало предвидеть такой поворот событий с учетом союза, заключенного в Нюренберге. — Он глянул на Ногаре. — Преобладающее ремесло во Фландрии — ткачество, в то время как Англия богата шерстью. Они сблизились гораздо раньше, чем фламандские графы стали вассалами французских королей. Так что стремление Эдуарда породниться с Ги де Дампьером закономерно. — Флоте посмотрел на Филиппа. — Теперь надо думать, как этому браку помешать.
— А что, если мы… — снова забормотал Ногаре.
— Я пошлю туда войско, — сказал Филипп, повернувшись к Флоте. — Но хватит ли денег?
Первый министр задумался.
— Надо поговорить с казначеем, но, думаю, с учетом налога на церковь… на несколько месяцев должно хватить.
Филипп уселся на край стола, продолжая смотреть на первого министра.
— Если мы начнем действовать сейчас, пока Эдуард не закрепил союз с Фландрией, то убьем одним камнем двух птиц — завладеем наконец Фландрией и перехитрим Эдуарда. — Филипп улыбнулся.
— А если вы на время откажетесь от строительства флота, сир, — добавил Флоте, — то войско можно будет держать там до конца года. Если понадобится.
— Так и сделаем, — сказал Филипп. — Пошлем туда войско и заставим фламандцев и англичан воевать, а не готовиться к свадьбе. Если повезет, покончим с ними одним ударом.
Ногаре не выдержал и заявил:
— Сир, меня беспокоит отказ от строительства флота. На это ушло столько времени и денег.
— Смею заметить, министр де Ногаре, — произнес Флоте, опережая короля, — что потраченные время и деньги не оправдывают расточительства.
Темные глаза Ногаре вспыхнули, но он промолчал.
Король двинулся к двери.
— Флоте, завтра после молитвы девятого часа соберите совет. Будем начинать.
— Хорошо, сир.
Они вышли из покоев — король, следом за ним Флоте, потом Ногаре. Дувший из окна ветерок шевелил оставленный на столе пергамент с объявлением канонизации короля Людовика.
Продолжая размышлять, Филипп направился в королевскую опочивальню. Он внутренне ликовал, хотя Эдуард опять загнал его в угол, откуда можно выбраться только с помощью войны.
«Английский король считает возможным сломить меня вот такими ходами? Как бы не так. Справился с папой, справлюсь и с Эдуардом». Мысль о папе вызвала у Филиппа смущение. Вернее, не сама мысль, а удовлетворение, какое он испытывал после поражения понтифика. «Мне негоже уподобляться Ногаре и зубоскалить по поводу победы над Церковью. Тут пристойно сожалеть о своих действиях. Но, издав свою буллу, папа меня вынудил. Надо поскорее встретиться с исповедником и покаяться. Очиститься от греха».
Филипп толкнул дверь опочивальни. Перед зеркалом стояла женщина, одетая в платье его супруги. Но не его супруга.
Роуз вскрикнула и повернулась, прикрывая руками грудь, как будто скрывая наготу. Впрочем, не затянутая сзади кружевная ткань малинового платья и в самом деле оставляла открытым треугольник тела, вплоть до расселины между ягодицами.
Филипп созерцал Роуз несколько секунд, пока она не метнулась к кровати, где лежало ее простое белое платье.
— Сир, я… — Роуз схватила платье и прижала к груди. — Я извиняюсь, я…
— Где Жанна? — спросил Филипп. Платье супруги, слишком большое для стройной камеристки, висело на ней. — Зачем ты его надела?
— Искала дырку, — неожиданно выпалила Роуз. — Госпожа сказала, в платье дырка, но я все никак не могла ее увидеть. И решила надеть… подумала, так легче будет найти.
Врет, решил Филипп. Но, как ни странно, это не вызвало в нем раздражения. Напротив, он
