С каждым вдохом он словно набирал в грудь ледяные иголки. Такие же иголки лезли в глаза, несмотря на защитные очки. Закутанный в несколько слоев одежды, он все равно окоченел.
Ощущение полной нереальности происходящего — бушующий ветер, грохот снегоуборщика, стена снега, которую никакие фары пробить не в состоянии. То и дело их луч скользит по чьему-то окну, но весь мир сейчас сузился до полоски света перед ярко-желтым лезвием бульдозера.
Разговаривать он не пытался. Вряд ли Бинг захочет вести беседу, да в таком шуме это и невозможно.
Надо признать, Бинг Карловски управлял своей техникой с точностью и аккуратностью хирурга. Нейт ожидал увидеть грубую, скорее черновую, работу — в соответствии с условиями. Но Бинг уверенно сгребал снег в заранее определенные места, расчищал обочины и узкие проезды, и все это — на такой скорости, что у Нейта душа уходила в пятки.
Он не сомневался, Бинг был бы только рад услышать его испуганные вопли, поэтому крепко стиснул зубы, чтобы ни один предательский звук не вырвался.
После очередного круга Бинг достал из-под сиденья коричневую бутылку и от души хлебнул. От резкого запаха у Нейта заслезились глаза.
Поскольку они остановились перед растущей снежной горой, Нейт решил позволить себе небольшую ремарку:
— Я слышал, алкоголь снижает температуру тела! — прокричал он.
— Дешевая пропаганда. — В доказательство Бинг сделал еще один глоток.
Нейт решил не спорить. В темноте, без свидетелей… Да Бинг с огромным удовольствием оставит его коченеть в этой горе снега, особенно учитывая семидесятифунтовую разницу в весе. Тема запрета на наличие в транспортном средстве распечатанной бутылки и на употребление спиртного за рулем тоже не поднималась.
Бинг повел могучими плечами. Только глаза его сверкали в узкой щелке между плотной вязаной шапкой и шарфом.
— Убедись! — Он протянул бутыль Нейту.
Говорить о том, что он не большой любитель спиртного, было неуместно. Нейт решил, что благоразумнее — и вежливее — принять угощение. Он глотнул — и внутренности обожгло таким огнем, что ему показалось, от горла и желудка остались одни угли.
— Матерь божья…
У него перехватило дыхание, а когда он опять смог вдохнуть, легкие наполнились не льдинками, а искрами пламени. Сквозь звон в ушах он услышал смех. Если только это был не дикий вой какого-то злобного волчины исполинских размеров.
— Это что еще за гадость? — Он продолжал хрипеть, а слезы катились из глаз и замерзали на щеках. — Аккумуляторная кислота? Адский огонь в жидком виде?
Бинг забрал у него бутылку, глотнул еще раз и завинтил крышку.
— Виски по фирменному рецепту.
— Ну и ну!
— Мужик, который не умеет пить виски, — не мужик.
— Если это для тебя критерий, я согласен считаться бабой.
— Сейчас отвезу тебя домой, барышня. На сегодня хватит.
Вокруг глаз у Бинга собрались морщинки, обозначающие улыбку. Он включил задний ход и развернулся.
— Поставил двадцатку, что ты тут и месяца не продержишься.
Нейт не двигался. Глотка горела огнем, глаза щипало, а ноги казались двумя ледяными глыбами, хотя и были в двух парах термоносков и сапогах.
— Кто тотализатором заведует?
— Тощий Джим, бармен из «Приюта».
Нейт кивнул.
Он не знал, каким образом Бинг ориентируется, но этот человек вполне мог бы стать проводником у Магеллана. Он снайперски провел машину сквозь пургу и остановил точно перед «Приютом странника».
Нейт спрыгнул. Снег на тротуаре почти доходил до колен, а ветер безжалостно швырял в лицо колючие горсти. Нейт нащупал веревку и не без труда добрался до дверей.
Внутри стояла такая жара, что сделалось больно. Вместо гула в ушах зазвучал Клинт Блэк из музыкального автомата. За стойкой и в зале сидело человек двенадцать, они ели, пили и разговаривали так, словно за стеной и не бушевал гнев господень.
«Лунатики, — подумал он. — Все до единого».
Захотелось кофе — обжигающего — и мяса с кровью. Он и сырым бы его съел.
Ему что-то кричали, он покивал в ответ и продолжал негнущимися пальцами сражаться с пряжками и «молниями». Подоспела Чарлин.
— Ах ты, бедолага! Закоченел небось? Давай помогу.
— Я уже. Я сам.
— Да ладно, пальцы-то не слушаются.
Как странно, нереально — мать женщины, с которой он сегодня спал, будет снимать с него запорошенную снегом аляску.
— Я сам, Чарлин. Мне бы лучше кофейку. Спасибо.
— Сейчас принесу, лично. — Она потрепала его по холодной щеке. — А ты садись.
Оставшись наконец в брюках и рубашке, он проковылял к бару. Достал бумажник и сделал знак человеку по имени Тощий Джим.
— Держи сотенную, — громко объявил он. — Моя ставка. Ставлю на то, что не уеду.
Убрав бумажник, он подсел к Джону.
— Добрый вечер, Профессор.
— Добрый вечер, шеф.
Нейт изогнулся, чтобы прочесть название сегодняшней книжки.
— «Консервный ряд».[5] Хорошая вещь. Спасибо, Чарлин.
— Не за что. — Она поставила перед ним кофе. — Сегодня у нас отличное жаркое. Мигом согреешься. А то гляди, я тебя согрею.
— Согласен на жаркое. Если кто-то решит остаться на ночь, номеров хватит?
— У нас в «Приюте» места всем хватает. Сейчас подам жаркое.
Нейт крутанулся на табурете и обвел взглядом присутствующих. Все лица были знакомы. Завсегдатаи. Он их тут каждый вечер встречает. Бильярдистов он не видел, но голоса тоже узнал. Братья Мэки.
— Будут такие, кто напьется, но все равно станет рваться домой? — спросил он Джона.
— Мэки могут, но Чарлин их отговорит. Основная масса через час разбредется, а самые стойкие могут и до утра досидеть.
— Себя к кому причисляешь?
— От тебя будет зависеть. — Джон поднял свой стакан.
— В каком смысле?
— Если примешь предложение Чарлин, я отправлюсь к себе в одиночестве. Если нет — то к ней.
— Мне бы, главное, поесть.
— Значит, сегодня я ночую у нее.
— Джон, а тебя это не трогает?
Профессор уставился на свой стакан.
— Если бы и трогало, это мало что изменит. Такой уж она человек. Романтики говорят: любимых не выбирают. Я с этим не согласен. Все мы выбираем. Я выбрал такую.
Чарлин принесла жаркое, корзинку с хлебом и большой кусок яблочного пирога.
— В эдакую погоду после работы мужчину нужно как следует накормить. Налетай, Нейт.
— Непременно. От Мег что-нибудь слышно?
Чарлин заморгала, словно вопрос прозвучал на иностранном языке.
— Нет. А что?
