Он посмотрел на Бертина: да нет, от него слова не дождешься, не то что шутки.
А вот и соседи: Жорж Дюбеи с сыновьями, месье Диотт со своими, старина Ганьон… Никто не понимал, зачем их собирают.
— Не могли уж до воскресенья подождать! — проворчал Жорж. — Все равно в церковь бы все собрались…
— Может, отец Кастэн был против… — высказал предположение Эмиль.
Жорж скривился:
— Думаешь, Винслоу стал бы его слушать?
Эмиль обескураженно замолчал. Дедушка отстал, и все остановились подождать его. Жак, забежавший вперед, обернулся и крикнул:
— Смотрите-ка! Три корабля в бухте!
На это никто не обратил внимания. Ничего особенного. Наверное, пришла пора заменить гарнизон в блокгаузе. Старый уже года два здесь. Служба для красномундирников тут незавидная: никто из местных даже разговаривать с ними не хочет.
Но вот другое новшество всех заинтересовало — вокруг церкви появился частокол.
— Зачем это? — спросил кто-то.
— Чтобы охранять нашего кюре от солдат, — ввернул какой-то остряк, однако никто не засмеялся.
— Да нет, — произнес старина Ганьон, который жил ближе всех к деревне и был всегда в курсе событий. — Полковник Винслоу решил использовать домик кюре под зимнюю резиденцию для себя и своих офицеров. А в часовне арсенал будет…
Послышались возмущенные возгласы:
— Осквернить святое место! А как же отец Кастэн?
Подошел Гийом Трудель.
— Да его уже нет здесь…
— Неужели арестовали? — резко спросил Пьер.
— Нет. Говорят, он в леса ушел, на Луисбург. Дай ему господи быстрые ноги и нюх лисицы — патрулей полно вокруг!
Эмиль ничего не сказал, но Жак понял, что новость ему не понравилась.
— А церковь, наверное, солдатам отдадут под казарму. Надо быть полными ослами — думать, что они смогут здесь в этих палатках перезимовать.
— Пусть себе зады отморозят, сразу лыжи навострят отсюда! — бросил Жорж, и несколько человек засмеялись.
Но когда они подошли к частоколу и через узкую калитку стати протискиваться к входу в церковь, всем стало не до смеха. Их ждала шеренга солдат с ружьями на изготовку. От солдат отделилась фигура в офицерской форме. Это был лейтенант Фарнсуорт. Он пытался в свое время приволокнуться за вдовой д'Олне, и она, конечно, дала ему от ворот поворот — иначе от соседей бы проходу не было, но за период безуспешного ухаживания он немного научился их языку.
— Оружие оставить здесь, самим пройти в церковь! — обратился он к толпе на сносном французском.
Все замерли на месте. Натруженные руки еще крепче сжали стволы мушкетов.
— Оставить ружья? Зачем? — спросил кто-то.
— Зачем они вам в церкви? — мягко отозвался офицер. — Никуда они не денутся. Выйдете — заберете. А то еще случится что-нибудь, с оружием осторожно нужно обращаться.
По толпе прошел ропот. Акадийцы никогда не расставались со своими мушкетами — даже в поле их с собой брали, даже в море… Англичане итак поотнимали у них большую часть их оружия… Однако офицера, видимо, не уговорить, да тут еще и солдаты как-то угрожающе задвигали штыками. И вот один из акадийцев положил свой мушкет, за ним другой…
Жак почувствовал, как Пьер весь напрягся. Неужели не послушается приказа? Сзади напирали, не понимая, чем вызвана задержка. Лейтенант Фарнсуорт заметил в толпе Эмиля и вежливо обратился к нему:
— Месье Сир! Рад, что такой разумный человек в первых рядах! Скажите своим землякам, чтобы оставили здесь оружие — ничего с ним не случится. А кстати, здесь не все ваши сыновья. Почему?
— Франсуа с Антуаном отправились в Аннаполис за несколько дней до того, как пришел этот приказ, — объяснил Эмиль. — Когда они вернутся, я, конечно, передам им, что нужно явиться.
В глазах англичанина появился какой-то хищный блеск. Жак поежился. Но в словах Фарнсуорта, кажется, не было ничего угрожающего.
— Ну, хорошо. Я передам это полковнику. Давайте сюда свое ружье и заходите. Сейчас начнем.
Эмиль, поколебавшись, повиновался и обратил увещевающий взгляд на Пьера. Тот последовал примеру отца, хотя и с видимой неохотой. То же самое сделали дедушка и Бертин.
Внутри церкви было холодно. Жак протиснулся за своими и уселся между Бертином и Пьером. Тот держал на руках маленького Анри. Обычно Жак во время мессы, когда мать не видела, подшучивал над Анри, дергал его, но сегодня было не до того.
Общий шум от сотен деревянных подошв заглушал и без того едва слышные слова Пьера, обращенные к отцу:
— Хорошо, что близнецов нет. Они-то уж не расстались бы со своими мушкетами. Ни за что!
— Да и нам не стоило бы! — обернулся к ним Жорж Дюбеи. — Не нравится мне все это.
Эмиль попытался успокоить их, хотя и сам был не в себе:
— Насчет близнецов — верно. С ними тут хлопот было бы! Ну и получили бы штыком в живот. Что хорошего-то? Ладно, послушаем, чего они от нас хотят…
Помещение, в котором собралось четыреста с лишним человек, быстро согрелось. Стало даже жарко. А вот и комендант: прошел по проходу, встал на место, где кюре обычно стоял. Собравшиеся переглянулись — какое святотатство!
Алый мундир с золотыми аксельбантами сидел на полковнике как влитой. Зрелище, что и говорить, внушительное. А вон и месье Дешан, из соседнего Пизика, он за переводчика. Что он там говорит?
— Джентльмены, — переводил месье Дешан, — я получил от его превосходительства губернатора Лоуренса королевское предписание, которое у меня в руках. Вас собрали здесь по его указанию, чтобы вы выслушали окончательную резолюцию его величества касательно французских обитателей Акадии, то есть провинции Новая Шотландия. Более чем полстолетия они, то есть вы, пользовались его долготерпением — больше, чем какие-либо другие его подданные. Во что вы его употребили, вам самим лучше знать.
Месье Дешан вытер пот со лба. Его слушатели еще сидели, но с разных сторон уже слышались протестующие голоса: выходит, им еще благодарить надо англичан? А чем они провинились?
Бумага задрожала в руках Дешана, но он продолжал:
— То, что я должен предпринять сейчас, наполняет мое сердце печалью, поскольку я знаю, это опечалит и вас, а мы все принадлежим к одному роду человеческому. Тем не менее я не могу не повиноваться приказу.
'Что-то очень запутанно; вроде прощения просит, а по лицу полковника этого никак не скажешь, — подумал Жак. — В чем дело?'
— Итак, я перехожу к изложению указания и требований его величества, а именно: все ваши земли, хозяйственные постройки, скот и прочая живность отчуждаются в пользу короны — за исключением наличных денег и домашней утвари, а вы сами подлежите выселению из провинции.
Никогда еще в церкви не было так тихо. Глаза всех были устремлены на говорившего и человека в форме рядом с ним. Никто не хотел, не мог поверить своим ушам. Даже Анри, конечно, ничего не понявший, притих.
'Отчуждаются' — гремело в ушах. Значит, у них все отберут? Как же так?
Теперь заговорил полковник — спокойно, равнодушно, как будто читал лондонскую газету полугодовой давности. Месье Дешан, заикаясь, перевел:
— Приказ его величества не подлежит обсуждению. Благодаря доброте его величества я уполномочен разрешить вам взять с собой наличные и все, что понадобится вам в дороге, только чтобы не перегружать
