– Да. После лечения мне гораздо лучше. – Павел отбросил плед и довольно быстро для только что умиравшего больного натянул брюки и свитер.
– Ну вот. Сейчас часы начнут отбивать двенадцать ударов! – оповестил всех Варшавский, открывая вторую бутылку. – А поскольку я не выношу часов с боем, вместо курантов у нас будет звон бокалов. С Новым годом, друзья! Будьте счастливы!
– С Новым годом! – ответил китаец.
Зазвенели бокалы. Все, кроме Тараса, оживились. Тот с печальной миной покачивал бокал в руке и никак не решался выпить.
– А ты чего? – тихонько спросил шофера китаец.
– Если бы можно было быть счастливым от одного пожелания, – пробурчал Сердюченко. – Мы тут шампанское распиваем, а моя Верочка сидит в камере Козакевича.
Сердюченко сморщился, как ребенок, готовый заплакать, и выпил шампанское не как праздничное вино, а как обычную воду, словно человек, у которого першит в горле от волнения или расстройства.
Воцарилась тишина.
– Расскажи, как ты собирался ее вызволить, – негромко предложил Ли.
– Ты ж видал, я выгреб у Дроздова кучу бумажек, – сказал Тарас. – А у меня удостоверение есть. Пока еще ничего не стало известно о побеге Стаднюка, меня пустят на второй этаж беспрепятственно. А дальше… Пугну Козакевича револьвером.
– Идея понятная, – кивнул Ли. – Но сейчас Козакевича наверняка нет в кабинете. Да и завтра…
– Та ни! – возразил хохол. – Завтра как раз у него допрос! Я справлялся.
– Может, я тебе чем помогу? – спросил китаец.
– Спасибо, – невесело улыбнулся Сердюченко. – Оно, конечно, не помешало бы, но уж больно у тебя лицо не наше… Да и удостоверения нет.
– А ты проведешь меня под видом задержанного. Скажешь, что я – новогодний подарок Козакевичу от Дроздова. Ну что, возьмешь?
– А то ж! Если под таким видом, то конечно! – повеселел Тарас. Фокусы китайца произвели на него неизгладимое впечатление, и надежда на успех возросла в несколько раз.
– Значит, договорились.
Они ударили по рукам и вернулись к общей беседе.
После ужина профессор забеспокоился.
– Дело такое! – сказал он. – Хоть и праздник, но наша война еще не закончена, а стало быть, нам понадобятся силы. Предлагаю ложиться спать. К сожалению, места у меня немного, – развел он руками. – Но как-нибудь выкрутимся. Свою спальню я, пожалуй, оставлю за собой, дамам выделим кабинет – там большой диван и раскладное кресло. Мужчинам же придется провести ночь в спартанских условиях – здесь, в гостиной. На диване обычно спит Ли, но сегодня тут останется больной, а еще есть пара матрацев и подушек. Одеял предостаточно.
– Та шо мы на перинах спать привыкли? – пожал плечами Сердюченко. – Не прынцы, чай! То, бывало, и на земле голой, а тут – матрасы! Так то ж по-райски.
– Ну и хорошо, – улыбнулся профессор. – Ли, помоги мне достать одеяла.
Они вышли в коридор, где у профессора была встроенная в стену кладовка, и Варшавский тихонько прошептал:
– Не хочу беспокоить гостей, Ли, но у нас не все так безоблачно. Мы с тобой привычные беглецы. Нам все едино – что Памир, что Африка, что Камчатка. Да и пути отхода у нас имеются. И Сердюченко, если вызволит жену, вместе с ней может уйти за границу. Я просмотрел документы, они подготовлены в высшей степени профессионально. Все же НКВД – серьезная организация. А вот что делать с Машенькой, Павлом и Варей? Я не имею ни малейшего представления. Может быть, ты подскажешь? С ними я не хочу это обсуждать. Они, будто дети малые, не понимают, где находятся. Павел, казалось бы, столкнулся с монстром лицом к лицу, да только все еще как во сне. Что с них взять? Документов Дроздова хватит и на них, но решатся ли ребята бежать из страны? А даже если они справятся и перебегут, что ждет их там? Ни языка, ни денег, ни профессии… Погибнут! Или попадут в беду!
Ли кивнул, соглашаясь с нарисованной картиной.
– А есть ли возможность оставить всех троих в России? – задумчиво произнес профессор. – Это кажется невозможным, но только на первый взгляд. Смотри: похищение Павла скорее всего не было санкционировано руководством НКВД. Я уверен, что это личная игра Дроздова и Свержина. Но раз дело провалилось, Свержин не станет докладывать по инстанциям. Поскольку свидетелей нет, проще списать происшедшее на Дроздова, а о Стаднюке вообще не вспоминать.
– Вы хотите сказать, что НКВД как организация не будет преследовать Павла?
– Именно так. Им выгоднее забыть о нем. Если бы не Свержин! Он должен быть уверен, что информация не просочится. Единственный свидетель – Павел. Значит, Свержин, опять-таки не докладывая начальству, постарается найти и убить Стаднюка.
– Следовательно, надо убить Свержина, – спокойно подвел итог китаец. – После его смерти постараются придержать язык даже те, кто имел какую-то информацию о Стаднюке.
– Это так, но может возникнуть и еще более серьезная проблема, – вздохнул профессор.
– Какая?
– Она связана с Варей. Суть в том, что Свержин уже мог установить на фабрике официальную слежку. При его положении это не так сложно. Если моя догадка верна, Варе грозит очень серьезная и трудно устраняемая опасность. Наблюдение, установленное по официальным каналам, может снять только официальное должностное лицо. После смерти Свержина ответственное лицо поменяется, но в любом
