– Доктор Ватсон? – спросил он. – Знаменитый доктор Ватсон, спутник мистера Холмса? – Голос его слегка дребезжал и казался простуженным.
– Имею честь, сэр, – ответил я. – Что вы мне принесли?
– Здесь, – проскрипел он, – полный комплект «Божьей кары за раскрытое убийство», лишь чуть-чуть тронут плесенью. Даже Британский музей не обладает комплектом!
Я приблизился к столу и стал изучать брошюры. Неожиданно сзади раздался знакомый голос:
– Рад был услыхать, что вы за честь почитаете работать со мной, Ватсон!
Я обернулся и обнаружил позади себя Холмса, сбрасывающего потрепанное пальто торговца книгами, парик и очки.
– Холмс! – воскликнул я удивленно. – Вам всегда удается надуть меня своими мастерскими переодеваниями!
Он засмеялся и плюхнулся в кресло.
– Я недавно встретился с Бероном. А теперь, как вы полагаете, имею я право выпить чашечку кофе? Это черное пойло, которое подают в «Варшаве», отбило у меня всякое желание наслаждаться чаем.
Он пил кофе и описывал свой разговор с Бероном. Холмс нашел его за тем же столиком в ресторанчике «Варшава» и приблизился со словами, что его прислал старый музыкант.
Берон улыбнулся:
– Ваш репертуар и в самом деле замечателен. Мне бы пригодился человек с такими талантами!
Холмс улыбнулся в ответ:
– Сожалею, что не могу принять ваше предложение, Берон. Даже если бы я еще занимался делами, вряд ли мой брат одобрил бы мое участие в делах царской тайной полиции.
– Жаль, – покачал головой Берон и пожал плечами. – Тем не менее у меня есть для вас новости о мистере Бэйкере.
– Великолепно! – воскликнул Холмс. – Вы выследили его?
– Пока не до самого дома, – отозвался Берон, – но один из моих друзей знает, где его можно найти.
Он повернулся и дал знак смуглому человеку, сидевшему за другим столиком. Тот поднялся и подошел к нам. Это был худой, невероятно красивый молодой человек, с высокими скулами и темными глазами, горящими на бледном лице.
– Это Морри, – представил Берон. – Садись, Морри, и расскажи этому господину о человеке, которого ты разыскивал.
Молодой человек примостился на краешке стула, он явно нервничал и сидел слишком прямо.
– Кто это, Берон? – уточнил он, разглядывая Холмса.
– Все, что тебе следует знать, Морри, это то, что мне известно, кто он такой и откуда явился. Он же не выспрашивает о тебе!
– Не выспрашиваю, – вмешался Холмс. – За исключением того факта, что вы жили в Австралии и недавно сидели в тюрьме, я о вас ничего не знаю.
Морри отшатнулся и подпрыгнул на стуле.
– Кто он? – потребовал он ответа от Берона. – Откуда он все это знает?
– Сядь! – приказал Берон. – Я ручаюсь за собеседника, но, видимо, должен тебя предупредить, что за этими очками скрываются очень зоркие глаза.
– Я не хотел вас так растревожить, – стал успокаивать его Холмс. – Я всего лишь обратил внимание на ваши волосы и вашу бледность. И еще, хотя вы говорите по-английски на кокни, вы растягиваете некоторые слова, как австралиец. Вы разыскивали для меня мистера Бейкера?
– Я нашел мистера Бэйкера, – ответил молодой человек. – Он ошивается по матросским барам в районе Святой Катерины. Раза два в неделю вы его можете там застать.
– Что он там делает? – спросил Холмс.
– Разговаривает с иностранными матросами, пьет с ними, играет в карты. И я вам больше скажу: я знаю, какая у него профессия.
– В самом деле? – изумился Холмс. – И какая же?
– Он – булочник[11], – со значением произнес Морри. – Он называет себя по своей работе!
– Откуда вы знаете? – спросил Холмс.
– В пекарне все время потеешь – я знаю, я когда-то работал. Мука прилипает к бровям и волосам. Я заметил на нем муку. Он булочник.
– Прекрасная работа! – искренне восхитился Холмс. – Можем ли мы надеяться в ближайшее время узнать, где находятся его печи?
– Очень скоро, насколько я знаю Морри, – вмешался в разговор Берон, – но вам не следует сюда больше приходить. Скажите, куда вам послать записку, и вы получите вести, как только они появятся.
Холмс дал им мой адрес, несколько раз подчеркнув, что никто ни под каким видом не должен заходить туда, а затем удалился вместе со своими подплесневевшими брошюрами.
Приближалось Рождество, и в витринах цветочников появился остролист, а тротуары Лудгейт-Хилл были
