руках большевиков. Красный террор, развязанный коммунистической властью, был особенно изощренно жесток именно в этих краях. Согласно расследованиям, проводившимся годом позже Особой комиссией при главнокомандующем ВСЮР, только в период с июня по июль 1918 года было произведено изъятие всякого оружия у населения, сопровождавшееся, как правило, грабежами имущества мирных граждан участвующими в обысках матросами и красноармейцами; выход на улицу после 22 часов был запрещен, «с наступлением этого часа на улицах воцарялась жуткая тишина, в домах же люди не спали в ожидании надвигающихся ужасов, по улицам мчались автомобили с черными флагами, с сидящими в них людьми, вооруженными с ног до головы, возбужденными, кровожадными и в то же время полными страха от кажущихся им всюду врагов и заговоров. Одновременно по квартирам бродили шайки красноармейцев и вооруженных рабочих, часто пьяных…»[71]. Пик террора пришелся на ночь с 19 на 20 июня, когда начался расстрел и убийство арестованных офицеров, престарелых чиновников и просто обывателей, имевших несчастье находиться в городской тюрьме. Утром 20 июня был арестован 80-летний отставной генерал, участник еще Крымской кампании И. А. Мачканин, который был убит в тот же день с исключительной жестокостью. Его труп был найден с 24 колотыми штыковым ранами и головой, почти отделенной от туловища ударом холодного оружия. Сын зверски убитого генерала штабс-капитан Н. И. Мачканин был расстрелян следом за то, что осмелился похоронить отца. «Убивали людей повсюду: около их домов, близ вокзала, в казармах, трупы находились на улицах, в канавах, в лесу под городом и т. д.; среди зарубленных были офицеры, частные лица, старики, подростки-гимназисты; на всех трупах обнаружены многочисленные ранения и огнестрельным, и холодным оружием, преимущественно по голове, по лицу, по глазам, следы побоев, вывихов и даже удушения, у многих головы раздроблены, лица изрублены, все это свидетельствует о невероятной жестокости убийц, наносивших своим жертвам, раньше, чем с ними покончить, возможно больше мучений…»[72]. Руководили этими зверствами командир частей Красной армии, находившейся в городе, Шпак и комиссар Ашихин, отличавшийся особо изощренной жестокостью по отношению к мирному населению. 4 июля, после того как весть о победе Деникина под Тихорецкой достигла Ставрополя, офицеры города во главе с полковником Ртищевым и его братом, общей численностью около 900 человек, зарегистрированных в местных советских органах учета, подняли восстание. Шпаку удалось вовремя собрать все силы, и с невероятной жестокостью восстание было подавлено. Взятые в плен повстанцы были зарублены шашками во дворе городской тюрьмы. Через несколько дней в селе Кугульта казаки полковника А. Г. Шкуро, находившиеся всего в 14 километрах от города, поймали и повесили ставропольского комиссара Петрова. Труп большевика был отправлен Шкуро в Ставрополь с запиской, что в скором времени весь городской Совнарком ожидает подобная участь. В штабе Шпака начался переполох. Большевики предчувствовали, что снисхождения им ждать не придется, и стали готовиться к эвакуации, не стремясь особенно скрыть следы своих преступлений в городе. Жгли бумаги, вывозили ценности и добивали оставшихся под арестом узников. Шкуро направил свои разъезды в сторону расположения Добровольческой части с извещением Деникину, что переходит под его командование. Из близлежащего села Донского Шкуро телеграфировал в ставропольский Совнарком предложение оставить город в ближайшие 48 часов. В случае неповиновения Шкуро обещал начать вести прицельный артиллерийский обстрел. Телеграмма возымела действие. В отсутствие должно поставленной разведки Шпак не мог знать, что артиллерийских орудий у Шкуро не было и расстояние, отделявшее его «волчьи сотни» от Ставрополя, было не менее чем 30 километров, и поэтому им был отдан приказ о немедленном оставлении города. Эвакуация снова приняла форму беспорядочного бегства. Спешно увозили артиллерию, даже не подумав выставить ее на защиту города, отдельные красноармейцы просто бросали оружие и сдавались в плен безоружным горожанам. Главный палач города Ашихин попытался было уехать на автомобиле, но не смог пробиться сквозь разъяренную толпу граждан, вытащивших мерзавца из машины и поволокших его к городской тюрьме. Утром 22 июля в Ставрополь въехал автомобиль, везший назначенного губернатором города генерала Уварова с ординарцами. Прибыв в город, Уваров провел мобилизацию офицеров и классных чиновников всех ведомств. Им были созданы отряды городской обороны и выставлены караулы у всех важных объектов города, включая казначейство и банки. Следом за этим в город пришли подразделения полковника Я. А. Слащева, развертываясь в городе для его обороны. Ушедшие из города красные, перегруппировав силы, попытались контратакой вернуть Ставрополь назад, но были отброшены. Шпак приказал погрузить легкие орудия на борта грузовиков и двинул их к городской черте. Остановившись у окраин, артиллеристы Шпака открывали шрапнельный огонь по городу, не особо беспокоясь о том, куда попадет шрапнель, а затем отъезжали назад, в расположение своей части; среди мирного населения начались жертвы случайных обстрелов. Так продолжалось несколько дней, пока казаки Шкуро не выследили Шпака и его автомобили и не зарубили красного командира вместе с орудийной прислугой шашками прямо на борту грузовиков. В Ставрополе начала восстанавливаться мирная жизнь. Городским следователям по особо важным делам военным губернатором было дано распоряжение начать сбор данных о злодеяниях большевистской власти в месяцы их пребывания у власти.
Успехи Деникина на юге встревожили не на шутку германское командование. Германский генштаб полагал, что после еще одного удачного рейда, Добровольческая армия сможет выйти к портам Черного моря, захватить флот, стоявший на рейде, и высадить десант на оккупированной германцами Украине. Германцы выдвинули ультиматум большевикам потопить флот, угрожая возобновлением войны. Ко времени описываемых событий черноморский флот составляли еще и те суда, которые имели дееспособный экипаж и смогли уйти на военно-морскую базу в Севастополь. Оставшиеся суда были либо оставлены экипажами, либо количество моряков не соответствовало возможности поддерживать суда на ходу. Большевики руками оставшихся сочувствующих красным матросов произвели затопление покинутых судов, а на рейде уже дымили трубами немецкие боевые корабли во главе с линкором «Гебен». В это время отступавшая к Новороссийску красная Таманская армия в размере 40 тысяч штыков была преследуема отдельными отрядами кубанских казаков. При приближении этой массы войск к городу немецкие корабли начали обстрел ее тяжелыми орудиями, не особенно вдаваясь в подробности, кто были эти люди, и кто кого преследовал. Под огнем немецких орудий таманцы бросались врассыпную, а кубанские белоказаки, установив легкие орудия, дали ответный залп по немецким кораблям, стоявшим в порту. Несмотря на то, что легкие оружия кубанцев не причиняли бронированным линкорам никаких повреждений, германским командованием был дан приказ кораблям оставить Новороссийск. Преследуемая белыми, Таманская армия пронеслась сквозь Новороссийск, дошла до Туапсе, сбросив кордоны грузинской армии, охватив город волной грабежей и погромов, и ушла через Гойтхский перевал, мимо частей генерала Покровского по направлению к станице Белореченской, а в начале сентября обрушилась на Армавир, убив после краткого боя около полутора тысяч мирных жителей, а затем отправилась в сторону Невинномысской, чтобы соединиться с Северо-Кавказской Красной армией, преобразовавшись в 11-ю Красную армию под командованием все того же Сорокина.
Однако Юг был освобожден. Перед Добровольческой армией вставали новые задачи, однако это уже совсем другая история.
