В нижеследующем произведении авторы объединили свои силы, чтобы поведать об одиноком детстве одного очень необычного ребенка…
— Я ненавижу вас.
Четырехлетняя девочка. Пустая, как аквариум без воды, комната.
— Я ненавижу вас.
Сжатые маленькие кулачки: одна из камер, настроенная на фиксацию движения, автоматически дала их увеличенное изображение. Остальные две следят за взрослыми, за матерью и отцом, стоящими на противоположном краю комнаты. Машины наблюдают за игроками: за полмира от них Ставрос наблюдает за машинами.
— Я ненавижу вас, я ненавижу вас, я НЕНАВИЖУ вас!
Девочка уже кричит, лицо исказилось от злобы и гнева. В уголках глаз застыли слезы. Ее родители мечутся, как встревоженные животные, испуганные яростью дочери, привыкшие к ее буйству, но далеко не смирившиеся с ними.
По крайней мере в этот раз она пустила в ход слова. Обычно просто воет.
Ребенок наклонился к слепому окну, колотя по нему кулаками. Оно отразило атаку, словно грубая белая резина, слегка изогнувшись и отпружинив. Одна из немногих вещей в комнате, которая отвечала на ее удар; одна из немногих, которую нельзя было сломать.
— Джинни, тише… — Мать протянула к ней руку.
Отец, как обычно, стоял сзади, на лице его играла смесь злости, возмущения и смятения.
«Этот парень — настоящее воплощение бессилия, — подумал Ставрос, хмурясь. — Они ее не заслуживают».
Кричащая девочка не повернулась, ее спина дерзким вызовом ударила по Ким и Эндрю Горавицам. Наблюдателю повезло больше: лицо Джинни находилось всего в паре сантиметров от юго-восточной камеры слежения. Несмотря на всю боль, отразившуюся на экране, несмотря на все страдания, пережитые девочкой за четыре года жизни, эти так и не скатившиеся по щекам слезы были единственным моментом, когда он видел ее плачущей.
— Сделайте его прозрачным! — потребовала она, неожиданно перейдя от злости к раздражению.
Ким Горавиц покачала головой:
— Дорогая, мы хотим показать тебе улицу. Помнишь, как раньше ты любила это? Но ты же обещала не кричать на нее постоянно. Ты еще не привыкла, милая, ты…
— Сейчас же! — Снова ярость, чистый, раскаленно-белый гнев маленького ребенка.
Кнопки на стенной панели давно стали сальными от постоянных попыток Джинни открыть окно своими липкими пальчиками. Эндрю бросил умоляющий взгляд на жену: «Пожалуйста, давай просто дадим ей то, чего она хочет…»
Но Ким была сильнее.
— Джинни, мы знаем, это трудно…
Девочка повернулась к врагу. Северная камера захватила сцену в мельчайших подробностях: правая рука поднимается к лицу, указательный палец входит в ротовую полость. Непокорный блеск мерцающих сосредоточенных глаз.
Ким делает шаг вперед:
— Джинни, милая, не надо!
А потом маленькие, но острые зубки прокусывают мясо до кости, прежде чем мать успевает подойти поближе. Красное пятно расцветает у ребенка во рту, течет по подбородку, тошнотворно похожее на детскую смесь, мгновенно скрывает всю нижнюю часть лица. Над кровавым бутоном яркие злые глаза кричат: «Попались!»
Джинни Горавиц беззвучно падает, ее глаза закатываются, когда она склоняется вперед. Ким успевает поймать девочку, прежде чем тело ребенка ударяется о пол.
— Боже, Энди, она в обмороке, она в шоке, она…
Эндрю не двигается. Его рука что-то теребит в кармане блейзера.
Ставрос чувствует, как у него кривятся губы. «Это пульт управления в твоей руке, или ты просто рад…»
Ким вытаскивает баллончик с жидкой кожей и распыляет ее на руку Джинни, баюкая голову ребенка на коленях. Кровотечение останавливается. Спустя секунду женщина смотрит на мужа, который неподвижно и беспомощно стоит, прислонившись к стене. На его лице застыло это выражение, это предательское выражение, которое Ставрос уже столько раз видел за прошедшие дни.
— Ты выключил ее! — сказала Ким, голос ее почти срывался на крик. — После всех наших споров ты опять ее выключил?!!
Эндрю беспомощно пожал плечами:
— Ким…
Жена отвела взгляд. Она раскачивалась взад и вперед, немелодичный свист прорывался сквозь сжатые зубы, голова Джинни все еще покоилась у нее на коленях. Ким и Эндрю Горавиц с их долей радости. Между ними на полу, как оспариваемая пограничная полоса, дрожал кабель, соединяющий голову их дочери с сервером.
Перед глазами Ставроса возник образ: Джин Горавиц, похороненная заживо в безвоздушной тьме, заваленная тоннами земли, наконец освободилась. Джин Горавиц пробилась к воздуху.
Другая картинка, теперь уже самого себя: Ставрос Микалайдес, освободитель. Человек, сделавший для нее возможным, пусть и на краткий срок, увидеть мир, где виртуальный воздух сладок, а оков не существует. Естественно, к чуду были причастны и другие, дюжина техников, в два раза больше юристов, но все они со временем исчезли, их интерес стал угасать с подтверждением гипотезы и подписанием последнего документа. Ущерб в пределах нормы, проект приближается к завершающей стадии. Нет нужды тратить время хотя бы одного сотрудника «Терракона» на простое наблюдение. И остался только Ставрос, а для него Джинни никогда не была проектом. Она принадлежала ему, так же как и Горавицам. А может, и больше.
Но даже Ставрос не знал, чем все это было для нее. Да и мог ли кто-то на физическом уровне понять такое? Когда Джин Горавиц соскальзывала с поводка своего плотского существования, она просыпалась в реальности, где законы физики умерли.
Разумеется, все началось не так. Систему запустили с записанными годами земного реального окружения, любовно просчитанного до последнего клочка пыли. Но она была изменчивой, отвечая нуждам растущего интеллекта. Как показал опыт, даже слишком изменчивой. Джин Горавиц трансформировала свою персональную реальность столь радикально, что даже технические посредники Ставроса едва могли проанализировать ее. Эта маленькая девочка могла превратить лесную поляну в кровавый римский Колизей одним своим желанием. Свободная, Джин жила в мире, где исчезли все границы.
Мысленный эксперимент по жестокому обращению с детьми: поместите новорожденного в окружение, лишенное вертикальных линий. Держите его там, пока не сформируется мозг, пока проводка не затвердеет. Целые группы клеток сетчатки, отвечающие за сопоставление с определенным образцом, недоразвитые из- за отсутствия потребности в них, навеки останутся вне зоны досягаемости этого человека. Телефонные вышки, стволы деревьев, вертикальные небоскребы — ваша жертва станет неврологически слепой к подобным вещам на всю жизнь.
Что же случится с ребенком, выращенным в мире, где вертикальные линии превращаются по мановению руки в круг фракталов или любимую игрушку?
«Мы — нищие, — подумал Ставрос. — По сравнению с Джин, мы все — слепцы».
Разумеется, он видел то, с чего она начинала. Программное обеспечение считывало информацию
