В эти дни генерал со всей полнотой познал цену дружбы истинной и мнимой. Истинные друзья остались друзьями, но их было немного. Обиды на то, что ему досталась такая судьба, у него не было. К войне у него было философское отношение. Война есть война. На ней людей ранят, убивают, кто-то попадает в плен. Есть победители и есть побежденные. И обижаться на то, что кому-то повезло, а кому-то нет, бессмысленно. Никто в этом не виноват, виновата сама война, люди, ее развязавшие. Он был счастлив тем, что война окончилась, что весь ад фашистского плена для него позади.
Иногда приезжал следователь Афанасьев с просьбой уточнить какие-либо факты или дать характеристику лицу, с которым встречался, будучи в плену. Генерал охотно шел навстречу и был рад оказаться полезным, помочь товарищам в их судьбе, помочь в восстановлении истины.
Жизнь шла своим чередом. Наступали праздники, где-то проходили торжественные собрания, а его никуда не приглашали. Для него, жившего всегда в гуще общественной жизни, среди людей, неуютно было чувствовать себя отщепенцем.
По решению партийной комиссии при Главном политическом управлении РККА Лукин считался механически выбывшим из партии. Он подал апелляцию в эту комиссию с просьбой пересмотреть его дело.
В кабинете, куда его пригласили через некоторое время, он увидел генерала, сидящего за письменным столом. Михаилу Федоровичу не было предложено сесть, ему не подали руки.
— Расскажите, как вы сдались в плен, — сказал генерал.
Лукин стоял перед ним на протезе, опираясь на палку.
— Может, вы хотите узнать, как я попал в плен? Я вам расскажу.
— Ну, это все равно.
— Нет, это не все равно.
Воцарилось продолжительное молчание.
— У вас нет ко мне других вопросов? — спросил Лукин.
— Нет.
— Разрешите идти?
— Идите.
Лукин, тяжело опираясь на палку, медленно шел по Гоголевскому бульвару. У памятника Гоголю присел на скамью. С массивных фонарных столбов яркие лучи освещали бронзовую фигуру великого писателя в окружении своих бессмертных героев. Лукин часто бывал здесь, когда учился в пятой школе прапорщиков при Алексеевском училище. Оно рядом — через дорогу. А неподалеку здание ГлавПУРа, где так холодно его сегодня встретили. Даже не поговорили о восстановлении в партии…
Восстановление… А разве он выбывал из рядов партии? Разве тот гитлеровский полковник из немецкого генерального штаба в семлевском лазарете, бросив в огонь партийный билет Лукина, лишил его звания коммуниста? Никогда!
Он душой принял программу большевиков еще до революции, в Москве. Тогда, в шестнадцатом, находясь на излечении в госпитале после ранения под Стволовичами, он познакомился со студентом. Как же его фамилия? Рязанов? Или Рязанцев? Да, Петя Рязанцев.
Вначале Петя приглядывался к широкоплечему солдату. Первые, ничего не значащие разговоры стали переходить в беседу о социальном добре и зле. Чистые глаза, пытливый ум Михаила Лукина располагали Рязанцева к нему. Они подружились. Рязанцев рассказывал Михаилу о растущем революционном движении в России, о партии большевиков. Эти беседы заставили Лукина впервые задуматься над многими вопросами. На всю жизнь он остался благодарен этому студенту (с которым, к сожалению, больше никогда не встречался), сумевшему помочь ему, молодому крестьянскому парню, определить свой жизненный путь.
Рязанцев же и надоумил Михаила Лукина поступить в школу прапорщиков, помог подготовиться и сдать экзамены.
Позже, вернувшись в окопы, молодой прапорщик Лукин не забывал бесед студента. А вернувшись с фронта в Москву, чуть было не растерялся. Москва бурлила. На каждом перекрестке стихийные митинги. Оратор сменяет оратора — большевики, меньшевики, кадеты, эсеры, анархисты… Кого не послушаешь — каждый ратует за народ, за свою правоту. Но очень скоро Лукин выбрал одну правоту — правоту большевиков. Отбросив все сомнения, Михаил добровольно вступает в ряды Красной Армии. После окончания курсов разведки при Полевом штабе РККА Лукин в составе Московского запасного полка отправляется на фронт.
Весной девятнадцатого года под Царицыном командир 2-й бригады 37-й стрелковой дивизии Лукин вступает в партию большевиков.
И вот теперь, пройдя огни и воды, не запятнав ни единым пятнышком звание коммуниста, ему приходится хлопотать о восстановлении в партии…
Что делать? Как жить дальше?
Всем генералам, вернувшимся из плена и прошедшим проверку, было предложено учиться в Академии Генерального штаба. Такое предложение получил и Лукин. После небольшого колебания он отказался, предвидя трудности практического характера: писать левой рукой еще как следует не научился, правая рука бездействовала, выезжать на учения в поле с протезом на одной ноге — трудно.
Спустя некоторое время генерала Лукина пригласил Министр Вооруженных Сил СССР маршал Булганин. В его кабинете находился маршал Конев, в то время Главком Сухопутных войск.
Тепло поздоровавшись с Лукиным, Булганин сразу же приступил к делу:
— Вот что, Михаил Федорович, хватит тебе бездельничать. Наверно, и самому надоело.
— Надоело, — признался Лукин.
— Тут мы думали-гадали и решили предложить тебе должность заместителя начальника Главного управления военно-учебных заведений.
— Не могу принять это предложение.
— Почему?
Лукин не успел ответить, как маршал Конев внес новое предложение.
— А начальником курсов «Выстрел»?
— И на «Выстрел» не пойду. Я же беспартийный.
— Но мы-то тебя знаем, Михаил Федорович, мы-то доверяем, — сказал Булганин.
— Вы доверяете, а партия не доверяет. Я считаюсь механически выбывшим из ВКП(б). Представьте себе, что-нибудь случится, ну, как бывает, ЧП какое-нибудь… Начнут корни происходящего искать. Любой может сказать: начальник беспартийный, в плену был…
— Мы таких «радетелей» всегда на место поставим.
— Нет, представьте, начальник курсов не имеет права присутствовать на закрытых партийных собраниях! Нет, ухожу в отставку! Это твердо, и не уговаривайте.
В кабинете долго тянулось молчание. Нарушил его Конев.
— Кто знает, может, ты и прав.
— Ситуация, — проговорил Булганин. — Ну а в отставке что думаешь делать: цветочки разводить, книжки на лежанке читать?
— И цветочки разводить, и книжки читать буду. Но без настоящего дела не останусь. В этом я вас заверяю.
— Ну хорошо, коли так настаиваешь, будь по-твоему. Пенсию мы тебе выхлопочем достойную, ну и все другое.
— За это спасибо.
— Но поговори еще с Голиковым, что он посоветует.
Начальник управления кадров Филипп Иванович Голиков знал Лукина давно. Он выслушал его и поддержал.
Итак, отставка! Тридцать три года жизни отдано армии, и какие тридцать три года!
Непривычная и какая-то странная жизнь началась у Михаила Федоровича. Ему назначили пенсию, соответствующую окладу командующего армией, за ним закрепили персональный автомобиль. В живописном Подмосковье, на Сходне, выделили участок для дачи.
Генерала беспокоили не только раны. Годы в фашистском плену вызвали болезни, о которых Лукин
