Линда окинула его кокетливым взглядом.
— Ах, не сомневаюсь, вы прекрасный помощник. Ну, хотя бы выпейте со мной кофе. Мак, иди наверх и приведи себя в порядок. Ты похожа на оборванку.
— Мак, а я как раз подумал, как чудесно ты выглядишь! — воскликнул Картер. — Прелестный вид для воскресного утра.
Линда опять хихикнула.
— Как я и сказала, вы очаровательны. Я никогда не ошибаюсь в мужчинах. Берегись, Макензи. Как бы его не украли. Картер, немедленно сядьте и все мне о себе расскажите. Я настаиваю.
— Бери машину. — Мак выхватила ключи из корзинки на столе. — Бери машину и поезжай.
— Макензи, грубить вовсе не обязательно. — Правда, ключи Линда взяла.
— Тебе нужна машина, ты получила ключи. Предложение действует ровно тридцать секунд.
Гордо вскинув голову, Линда схватила пальто.
— Картер, я прошу прощения за свою дочь.
— Нет, нет. Все прекрасно.
— Надеюсь, этому терпения хватит, иначе ты, как всегда, останешься в одиночестве.
И, бросив на Мак последний победный взгляд, Линда выплыла из дома.
— Ну, я сказал бы, бодрящий визит. Только зря ты дала ей ключи.
Картер повернулся к Мак, но она вскинула руки, останавливая его:
— Не надо. Пожалуйста, не надо. Прости, что я втянула тебя в это, но, пожалуйста, не надо.
— Пожалуйста, не надо что?
— Ничего. — Мак отступила на шаг. — Я не знаю, о чем я думала. Один бог знает, о чем я думала. Я говорила себе, что совершаю ошибку. Я знала, что должна это прекратить, просто прекратить, пока все не осложнилось до такой степени. Но меня занесло. Я виновата.
— Кажется, ты говоришь не о матери.
— Прости, Картер, прости меня. Да, я говорю о нас. Это ни к чему нас не приведет. Не приведет к тому, чего хочешь ты. И дело не в тебе, дело…
— Хватит. Не скатывайся в клише. Ты гораздо лучше, чем пытаешься показать.
— Нет. — Чувствуя, что голос вот-вот сорвется, Мак попыталась взять себя в руки. — Я для этого не гожусь. Я не способна на долгие отношения. Я тогда запаниковала и сбежала, потому что мне было слишком хорошо.
— А, теперь понятно.
— Я такая. Понимаешь? Я не та, которую ты ищешь.
— Макензи, я готов выслушать, чего хочешь ты, но не говори за меня.
— Почему? Я все понимаю. Ты… ты увлекся и решил, что у нас есть будущее. Ты хочешь это будущее. Ты традиционный до мозга костей. Не успеем» мы оглянуться, как ты захочешь серьезных отношений, свадьбу, семью, дом и трехлапого кота. Ты так устроен и настроен, и вдруг на твоем пути попадаюсь я.
Мак швырнула неиспользованную сбивалку в раковину.
— Ты меня даже не знаешь. Это был флирт, всплеск гормонов, отражение прошлого. Влюбленность, которая интриговала тебя и льстила мне, но мы слишком быстро зашли слишком далеко. Мы мчались в никуда, потому что дорога казалась слишком гладкой. Мы не заметили ухабы и выбоины. Но они есть. Боже, мы даже ни разу не поругались. Разве можно думать, что…
— Действительно. Не ругались. Но, кажется, сейчас поругаемся. Я не очень понимаю, о ком ты сейчас плохо думаешь: о себе или обо мне. Я действительно хочу и серьезные отношения, и свадьбу, и семью, и дом, и проклятого кота, который, спасибо, у меня уже есть. Все в свое время. Но это не делает из меня идиота.
— Я не сказала…
— Ухабы и выбоины? Добро пожаловать в реальный мир, Макензи. Они найдутся на любой дороге. Их надо объезжать, избегать, проскакивать, вовремя сворачивать. Твоя проблема в том, что ты рулишь прямо в яму — то есть на свою мать — и позволяешь ей все портить. Не она виновата в твоих штурманских ошибках, а ты.
— Я это понимаю. Отлично понимаю… Стоп. Штурманские ошибки? — Ее щеки вспыхнули гневным румянцем. — Я знаю, куда еду и как туда добраться. Я просто слегка отклонилась. Я сыта по горло твоими метафорами.
Картер приподнял брови.
— А, по-моему, ты это начала. Отклонилась она, черт побери. Между нами что-то происходит. Может, мы этого не ждали, но оно есть, оно реально.
— Картер, я к тебе неравнодушна. Я не спорю. Я к тебе очень даже неравнодушна. И именно поэтому я считаю, что мы должны притормозить. Мы должны произвести переоценку ценностей.
— Почему ты позволяешь ей разрушать твою жизнь?
— Что? Ничего подобного.
— Она эгоистичная, самовлюбленная женщина, она уничтожает тебя эмоционально, поскольку ты ей это позволяешь. Ты сдалась, ты отдаешь ей все, что она требует, вместо того чтобы противостоять ей.
— Это нелепо и несправедливо! — Гнев, звенящий в ее голосе, контрастировал с его спокойствием и демонстрировал ей собственную глупость. — Я одолжила чертову машину, чтобы она убралась отсюда. И нас это совершенно не касается.
— Тогда я бы сказал, что ты должна произвести переоценку ваших очевидно нездоровых отношений.
— Это мое дело.
— Да, безусловно.
Мак судорожно вздохнула. Затем еще раз.
— Я не хочу ругаться с тобой. В данный момент я не могу ругаться с тобой, даже если бы хотела. Я должна работать и готовиться к приему, и… Господи.
— Понял. Не буду тебе мешать.
— Картер. Я не хочу, чтобы мы злились друг на друга. — Мак вцепилась рукой в волосы, увидев, как он забирает свое пальто. — Я не хочу обижать тебя. Я не хочу, чтобы ты думал, будто ты, будто все это ничего для меня не значит.
— Слишком много не, Макензи. — Не спуская с нее глаз, Картер надел пальто. — Переверни-ка монету и посмотри, чего ты хочешь. И позволь мне внести поправку. Я не увлекся тобой, я тебя люблю. И с этим нам обоим придется справляться.
Он вышел, тихонько прикрыв за собой дверь.
Мак справлялась. Что бы ни творилось в ее сердце, в ее душе, она старалась об этом не думать. Все лишнее прочь, приказала она себе. Это не ее день, как не был ее днем предыдущий, когда пришлось воевать с глупым братом жениха.
— Не хочешь рассказать мне, что случилось? — спросила Эмма, ловко огибая танцующие пары.
— Нет. Это не имеет отношения к приему.
— Я видела перед студией автомобиль твоей матери, но не видела твой.
— Эм, не сейчас.
— Скоро все закончится, и поговорим.
— Я не хочу разговаривать. У меня нет времени на самоанализ с перекусом. Я работаю.
Ну, конечно, подумала Эмма и бросилась к Паркер:
— У Мак неприятности.
— Да, я знаю. — Паркер стояла у длинного стола в вестибюле и следила за переноской подарков в стоящий перед крыльцом лимузин. — Разберемся после приема.
— Она попытается улизнуть. — Разговаривая, и Эмма, и Паркер непринужденно улыбались. — Она не злится, и это плохой знак. Обычно после общения с матерью она злится. Огорчается, но обязательно злится.
— Мы сейчас все равно ничего не можем сделать. Скоро последний танец, — добавила Паркер, взглянув на часы. — Ей придется фотографировать отъезд новобрачных. И если все так серьезно, она уже
