нормально, когда я был одержим женщиной. И в своей слабости я был не одинок, ибо другие мужчины говорили, что испытывают то же самое.
Но какими бы ни были мои слабости, я, вернувшись домой, рухнул в постель, охваченный лихорадкой от вожделения и смятения чувств.
ГЛАВА 7
Октябрьский Праздник лошади в тот год проходил на Форуме, а не на Марсовом поле, как обычно, ибо для привычного места проведения соревнований авгуры узрели неблагоприятные знаки. Очевидно, Марсу было угодно, чтобы на этот раз торжества не выходили за пределы городской стены. Некогда Форум представлял собой большую площадь, однако теперешнее нагромождение общественных построек, храмов, памятников и ораторских трибун сделало его слишком тесным для конных соревнований. К тому же стремительно развивающийся Рим давно вышел за свои первоначальные границы и, разрастаясь во все стороны, присоединил к своей территории и Марсово поле. Если в прошлом оно использовалось исключительно для военных парадов, то ныне вполне вписалось в структуру города.
То, что празднику надлежало состояться на Форуме, мне было на руку по одной простой причине. На Марсовом поле обыкновенно проходили гонки колесниц, а я никудышный возница, хотя и неплохой наездник. Дело в том, что для военных действий колесница безнадежно устарела, и если еще находила себе применение, то только в подобных состязаниях и церемониальных процессиях. Хотя я и не видел никакого смысла совершенствовать свое мастерство возничего, однако из любопытства все же взял несколько уроков. Между тем мне неоднократно доводилось слышать, что Клодий регулярно тренируется в конюшне «зеленых» (он переметнулся от «красных» к «зеленым», когда стал «представителем народа»). Для человека благородного происхождения участие в публичных скачках было занятием недостойным, и все же множество помешанных на скачках юношей усердно отрабатывали умение, которое едва ли могло пригодиться им в жизни.
Мое преимущество перед Клодием заключалось в том, что хотя он был ниже меня, но весьма плотного телосложения и весил гораздо больше. Конечно, многое зависело от силы наших скакунов, которых, как правило, выбирали из лучших лошадей конюшен. Если предположить, что они будут приблизительно равны, то преимущество будет на моей стороне.
Я вступил на Форум под громогласные приветствия своих сторонников, каковыми была добрая половина жителей Субуры. Казалось, все собрались в древнем центре города, не оставив пустыми ни балконы, ни верхушки ворот, ни крыши домов. Для лучшего обзора некоторые зрители даже взобрались на статуи. Кроме меня Субуру представляли еще двое — профессиональные цирковые наездники.
Марс в те дни еще не обрел статус государственного божества, поэтому в стенах Рима не было его святилищ, если не считать алтаря в доме Великого понтифика. Однако по случаю праздника напротив Ростры возвели временное место для поклонения ему, которое напоминало постоянное — то, что находилось на Марсовом поле. Возле этого алтаря в окружении свиты стоял фламин Марса в полной готовности начать церемониал. Позади него, на Ростре, расположились магистраты, понтифики, фламины, авгуры, а также несколько высокопоставленных иноземцев.
Приближаясь к Форуму с другого конца, я заметил Клодия с двумя приятелями, за спиной которых собрались жители района Священной дороги. Почти все участники состязания были такими же молодыми и горячими, как я, то есть готовыми при первой возможности вступить в драку. Несмотря на мои отметины на лице Клодия, которые я всегда разглядывал с удовольствием, он все же остался довольно привлекательным молодым человеком. К моей радости, со времени нашей последней встречи он еще прибавил в весе. Мы не стали обмениваться презрительными гримасами, а сохранили подобающий для торжества вид — благородный и бесстрастный.
Я поднялся на невысокий помост, специально возведенный для алтаря, на котором стояли пятеро других наездников. Здесь же находились отцы троих участников состязания, в том числе и мой. В соответствии со знаменитой римской юридической фикцией мы оставались их собственностью, поэтому трое родителей вместе с фламином должны были провести некое ритуальное представление, суть которого заключалась в том, чтобы временно освободить нас от отцовской воли и передать на волю бога. Когда этот балаган завершился, отец подошел ко мне и сказал:
— Это ужасно опасное дело, но оно сослужит тебе добрую службу на собраниях трибов, когда придет время претендовать на должность эдила. Будь осторожен. Пусть рискуют другие. Береги себя, насколько это возможно.
С этими словами он покинул помост. У отца на все был своеобразный политический взгляд. Чтобы победить на выборах, он мог допустить что угодно, но только не смерть.
Помощники фламина, согласно древнему обычаю, освободили нас от туник, дабы убедить зрителей в том, что мы безоружны и ничего не скрываем в складках одежды. Разрешалось оставлять на себе только набедренные повязки, да и те подвергались тщательному осмотру, чтобы никто не смог утаить в них какой- нибудь амулет или талисман, обладающий силой насылать проклятие на соперника. И вновь я с удовлетворением отметил, что выгляжу гораздо лучше обнаженного Клодия, который проигрывал мне из-за лишнего веса. Правда, в сравнении с прочими участниками состязания, людьми атлетического телосложения, особенно хвастаться мне было нечем.
Пока обыскивали моих соперников, я изучал взглядом толпу. Помимо жителей Субуры обнаружил и других своих сторонников, каковыми оказались Милон со своей братией. Наша с Клодием взаимная ненависть в сравнении с отношением к нему Милона, можно сказать, была братской любовью. Заметил я также среди зрителей и людей Катилины, сдержавших свое обещание явиться на праздник. Среди них были Вальгий и Торий, бородатые спутники Аврелии. Вид Вальгия что-то неприятно всколыхнул в моей памяти, хотя и напомнил о моей пассии, размышления о которой в последнее время заполнили мою голову. Я обвел взглядом Капитолий, на котором установили новую статую Юпитера, и отметил, что пролом в стене, через который ее втащили, уже был заделан. Гаруспики заявили, что новый Юпитер будет предупреждать о грозящей городу опасности. Наконец запели трубы, и в толпе воцарилась благоговейная тишина, предвещавшая начало торжественной церемонии.
По Священной дороге двинулись палатинские салии, двенадцать юных патрициев, являвших собой братство танцующих жрецов Марса. Облаченные в алые туники, бронзовые шлемы и кирасы старинной работы, под звуки священных труб и завывание флейт они исполняли медленный и торжественный военный танец. Каждый в одной руке сжимал сакральное копье бога-воителя, а в другой — его бронзовый, причудливой формы щит. Эта церемония была для салий заключительной в нынешнем году. Им предстояло танцевать еще четыре дня, дабы очистить от всякой скверны священные щиты, копья и трубы. После этого военные атрибуты надлежало вернуть в Регию, где им предстояло храниться на протяжении всей зимы до наступления очередных боевых действий.
Вслед за салиями вели коней. То были поразительной красоты животные: трое гнедых, белый, вороной и бурый с черными полосами на крупе. На голове каждого из них был написан номер от одного до шести, в том порядке, как их выбрал фламин Марса, следуя правилу, известному только понтификам. Кони остановились у алтаря. Руки конюших напряглись, сдерживая сильных и страстных животных. Танцующие салии трижды обошли коней, напевая какую-то старинную песнь, далеко не все слова которой были известны даже жрецам. Все взирали на действо, затаив дыхание, следя, чтобы танец исполнялся по всем правилам. Самое главное заключалось в том, чтобы копья ненароком не коснулись щитов, ибо это могло послужить для Марса сигналом к началу войны, и бог был бы сильно разгневан, обнаружив, что тревога оказалась ложной. Впрочем, церемония прошла безукоризненно, и в ее завершение салии остановились напротив помоста.
Одна из весталок сняла с головы юного танцовщика шлем и передала его фламину. Его помощник опустил внутрь шлема пять игральных костей (на самом деле это были не настоящие кости, а их бронзовые копии, безукоризненно отполированные, каждая размером с детский кулачок). Мы, наездники, по очереди брали из рук фламина шлем, встряхивали его и, вытаскивая одну из костей, бросали ее на помост, определяя таким образом номер своего скакуна.
