Мне выпал белый конь, выступавший под третьим номером. Я решил, что это хороший знак, потому что всегда любил белых лошадей и был уверен, что и другие разделяют мое мнение. Клодий вытянул гнедого. Тем, которые так же, как и я, участвовали в состязаниях от Субуры, достались вороной и гнедой. Хотя скачки считались соревнованием между лошадьми, на самом деле этим наездникам надлежало предотвратить возможность стычки между Клодием и мной. Такая же задача возлагалась и на тех двоих, что выступали на стороне Клодия.
Конюший помог мне взобраться на коня. Кони были не оседланы, и нам нужно было управлять ими только с помощью веревочных поводьев — металлические удила были запрещены. Весталка вручила каждому по хлысту, сплетенному из свежевыделанной кожи и конского волоса в атрии Весты, — залог того, что ни один из них не был отравлен.
Кони выстроились в шеренгу, причем так близко друг к другу, что я касался коленями своих соседей по состязаниям, одним из которых, слева от меня, оказался Клодий. Вот уж повезло так повезло! Тихо, чтобы никто не слышал, он сказал мне:
— Надеюсь, ты уже нанял плакальщиков, Метелл. Прощайся с жизнью. Сегодня тебе не дожить и до полуночи.
Я бы сказал, что годы, которые прошли со времени нашей последней встречи, не слишком улучшили его нрав.
— Советую тебе не замышлять никаких подлостей, — предупредил я, — не то вмиг станешь мишенью для моих лучников. Они давно поджидают тебя на крыше курии.
Он оказался так глуп, что и впрямь огляделся.
Конюшие отпустили поводья и отскочили в стороны, прочь с дороги. Кони дрожали от нетерпения. Сдерживала их порыв лишь белая, как мел, натянутая на уровне груди веревка, которую впереди, в нескольких шагах от нас, крепко держали двое рабов. Подобно ей, от ожидания и наступившей тишины мои нервы были натянуты. Все взгляды были устремлены на фламина Марса. Он кивнул, помощники салиев затрубили в священные трубы, и толпа взорвалась, словно вулкан.
Едва наши кони рванули вперед, как Клодий хлестнул меня плетью, стремясь попасть по глазам. Этот удар не был для меня большой неожиданностью, поэтому я успел наклонить голову. Тем не менее кнут сильно рассек бровь и лоб. Меня сильно огорчило то обстоятельство, что мой враг оказался слева от меня. Это давало ему свободу действий правой рукой, тогда как мне, чтобы дотянуться до него, пришлось бы разворачиваться всем телом.
Клодию удалось вырваться вперед на узкой скаковой дорожке, ограниченной веревкой. За ней сгрудилась толпа зрителей, громкими криками подстегивая нас мчаться еще быстрей. Мой белый конь, увидев, что его обошел гнедой, вошел в раж и, едва мы миновали базилику Эмилия, вытянул шею и тяпнул соперника за бедро. Клодий чуть было не свалился наземь, когда гнедой от неожиданности сильно дернулся и пронзительно заржал. Белый рванул вперед со скоростью ветра, и, пока он обгонял коня Клодия, я развернулся и со всего маха стегнул своего врага плетью. Но мой маневр оказался неудачным, потому что как раз в этот миг один из людей Клодия, зайдя с правой стороны, сильно огрел меня кнутом по спине. Пронзенный внезапной болью, я едва не вылетел из седла навстречу верной гибели: если бы мне даже посчастливилось удачно приземлиться, то мчавшиеся позади кони наверняка затоптали бы меня насмерть. Чтобы удержаться, я изо всех сил прижался к коню коленями и еще крепче ухватился за его шею. И тут я услышал смех проносящегося мимо Клодия.
Вскоре моего обидчика из стана Клодия настиг кнут одного из моих сотоварищей по скачкам, причем тот обвил его шею так, что наездник полетел наземь. Из толпы вырвался громкий всплеск ликования — она всегда неистово приветствовала подобную ловкость рук. В скачках подобного рода наездникам дозволялось любыми способами нападать друг на друга, но не трогать коней, что считалось святотатством.
Кони не подвергались никакому насилию и принуждению. Едва мне удалось вернуться в устойчивое положение и стереть с глаз кровь, как слева от меня вновь появился мой сотоварищ на вороном коне и человек Клодия на полосатом. Места для двух коней на скаковой дорожке было явно мало, и животным пришлось друг друга лягать и кусать. Люди и лошади попадали на землю, сплетаясь в клубок мелькающих конечностей, молотящих копыт и свистящих плетей.
Мне удалось настичь Клодия, когда мы проносились мимо статуи одного консула, воздвигнутой четыре века назад и ныне нуждавшейся в реставрации. Спустя несколько лет она будет снесена, ибо полностью вымрет тот род, на средства которого надлежало выполнять ремонтные работы. На повороте мы с Клодием оказались слишком близко друг к другу, и его конь споткнулся, зацепив угол постамента, от которого отлетел кусок, очевидно являвший собой след давнего вмешательства реставраторов. Обгоняя Клодия, я попытался хлестнуть его кнутом, но промахнулся.
Мчась обратно к алтарю, я оглянулся и обнаружил, что меня сзади настигает Клодий. Кроме него на дорожке остался один всадник и три коня без седоков: животным удалось встать на ноги и продолжить скачки — слишком глубоко коренился в них дух победы. Мой конь несся вперед из последних сил, несмотря на то что привык к состязаниям на более длинных дистанциях. Один беговой круг на Форуме не мог идти ни в какое сравнение с семью кругами езды на колеснице в Цирке.
Когда мы пересекли линию финиша, валившая изо рта коня пена смешалась с текущей с моего лица кровью. Осадив скакуна, я спешился под неистовые крики толпы. Похлопав белого по боку, я передал его на попечение конюшего. Разумеется, все приветственные возгласы предназначались исключительно скакуну, поскольку это не были атлетические состязания, и мне за эту победу не полагалось ни венка, ни пальмовой ветви.
И все-таки жители Субуры радостно мне аплодировали. Какая-то женщина бросила шарф, которым я тут же обмотал голову, чтобы остановить застилавшую глаза кровь. Спина горела, словно кто-то жег ее каленым железом. Конюшие пытались поймать коней, потерявших всадников. Когда неспешной походкой я подошел к помосту, там уже стоял Клодий. Никаких серьезных травм у него не было. Он свирепо взглянул на меня, я ухмыльнулся в ответ, прекрасно понимая, что радоваться пока рано. Подошел к своему завершению только первый этап сегодняшних испытаний.
Как только все участники состязаний собрались, толпа притихла. Двое наездников, упавших с коней, к счастью, серьезно не пострадали и, прихрамывая, смогли самостоятельно добраться до помоста — гордые, хотя и истекающие кровью. Вслед за ними подвели белого скакуна-победителя. Зрители затянули старинную песнь в честь октябрьского Праздника лошади и осыпали героя дня медовыми лепешками и сухими лепестками летних цветов.
Пока фламин со своей свитой читали молитвы, конюшие сопроводили лошадь-победительницу на помост. Жрец погладил голову коня от ушей до морды, и тот в знак благосклонности опустил голову. Весталка протянула шарфы наездникам, чтобы мы могли прикрыть ими головы, мужчины в толпе проделали то же со своими тогами, а женщины — с паллами.
Завершив молитву, фламин кивнул помощнику, и тот с помощью молотка с длинной рукоятью оглушил коня ударом по голове. Животное ошеломленно замерло на месте. Резким движением ножа, предназначенного специально для жертвоприношений, жрец перерезал ему горло. Хлынувшую кровь собрали в два сосуда, один из которых надлежало отправить в храм Весты в качестве очистительной жертвы в предстоящем году, а содержимое другого — вылить посреди Регии, места бывшего обитания римских царей и нынешней резиденции Великого понтифика.
Мне всегда было горько видеть, как умирает на таких жертвоприношениях большой конь, а на этот раз особенно, ибо именно он величаво и грациозно принес меня к победному финишу. Впрочем, не будь этой горечи, в чем тогда заключалась бы ценность жертвы? Разве могло быть угодно богу подношение, к которому мы испытывали бы полное безразличие? Я никогда не видел большого смысла в принесении в жертву голубей и прочей мелочи, но Октябрьская лошадь всегда казалась мне одной из важнейших нитей, связывавших народ Рима с богами. Да и вообще, какой прок от того, что хороший скакун доживет до дряхлости? Не лучше ли ему завершить жизнь, присоединившись к сонму богов? Горе тем людям, которые забыли свой долг перед богами.
Пока жрецы собирали кровь, фламин продолжал читать молитву Марсу. Помощник держал перед ним текст, чтобы тот не спотыкался на архаических словах. Стоявший позади флейтист выводил трели, дабы внимание фламина не мог отвлечь ни один неподобающий звук или слово из толпы народа. Случись в отправлении данного ритуала что-нибудь идущее вразрез с каноном, церемонию пришлось бы повторять с
