Поэтому когда ей позвонили из фонда и сообщили о том, что она должна явиться к ним в офис для подписания документов об отчуждении квартиры, она протянула телефон мужу.
– Поговори с ними.
– Но договор ведь оформлен на тебя, – еще по привычке растерялся он. – Это же твоя квартира.
– А кто у нас мужчина, в конце концов?
Тетерин взял трубку, еще раз посмотрел на жену, потом выслушал то, что ему сказали, и, наконец, ответил:
– Хорошо. Я сам к вам зайду.
Николая от работ по восстановлению веранды, разумеется, освободили. Дело было не только в его гипсе, но и в том, что, по общему мнению, он и без того уже проявил себя молодцом. Поэтому у него образовалось достаточно свободного времени для своих собственных забот.
Забот было две. Первая состояла в том, чтобы максимально избегать настырную Катю, которая при каждом удобном случае спрашивала его о третьей ноге, а во-вторых, Николаю надо было сменить внешность.
Он выпросил у Галины Семеновны семейный фотоальбом, и она, тронутая его вниманием, полчаса просидела с ним на диване, рассказывая про тот или иной снимок, сбиваясь, погружаясь невольно в давние счастливые времена и совершенно позабыв про тесто на пирожки, которое давно подошло и, как белесый ядерный гриб, обволакивало кастрюлю.
Впрочем, рассказы о том, как Валя вернулась из пионерского лагеря с порезанной ногой, а Мария на выпускном затмила всех своим розовым платьем, если и вызывали интерес у Николая, то лишь для формы, лишь для того, чтобы поддержать энтузиазм Галины Семеновны, – на самом деле пристально он рассматривал только фотографии Димки. Когда Галина Семеновна, все-таки вспомнив о своем тесте, убежала из комнаты, Николай аккуратно вынул из альбома все недавние снимки своего товарища по бизнесу и разложил их на столе. Пять минут он поглядывал то на эти фотографии, то на свое отражение в большом старом зеркале, которое висело над диваном, морщил лицо, оттягивал веки, а затем вернул все снимки, кроме одного, в семейный альбом.
Фотографию он принес Женьке. Та сидела в палисаднике и подрисовывала в глянцевом журнале усы и рожки всем худым знаменитостям. Особенно мило с усами выглядела Виктория Бекхэм, а рога удивительно шли Сергею Звереву. Журнал Женька утащила у Томки.
– Классно получается, – сказал Николай. – А ты случайно подстригать не пробовала?
– Собак пробовала, – ответила Женька. – И еще кукол.
– А меня можешь подстричь? – он показал ей Димкину фотографию. – Вот так, например.
– Ну, я не знаю… Вот если бы вам надо было усы нарисовать…
– Усы не надо.
– Или рога…
Женька слегка насмешливо и вместе с тем как бы заигрывая улыбалась. Николай немедленно принял игру.
– Сначала подстригаешь – потом рога.
Женька тряхнула головой:
– Договорились.
Ей нравилось, когда люди вели себя смешно.
Пока она возилась вокруг него с ножницами, между ними возникли самые настоящие приятельские отношения. Женьке нравилось, что взрослый и наверняка серьезный мужчина отвечает на ее шутки, подмигивает ей и совершенно не тяготится ее обществом. Через десять минут она раскрепостилась настолько, что смогла спросить его насчет своей полноты, причем вопрос этот ей дался на удивление легко.
– Да ты просто идеал женской красоты, – не раздумывая, ответил Николай, сдувая с носа обрезки волос. – Подожди еще немного, сама увидишь.
– А сколько ждать? – спросила Женька, опуская ножницы.
– Сколько ждать – это неважно. Пойми, полнота должна быть во всем – полнота чувств, любви, полнота жизни. Ты еще сама удивишься, сколько людей будет тебя любить. Время работает на тебя, радуйся жизни.
– Вы правду мне говорите?
Женька смотрела на Николая в зеркало, пытаясь уловить в его глазах насмешку, но на зеркальной поверхности, прямо там, где отражался его левый глаз, сидела большая муха, и Женька так и не смогла решить – шутит он или говорит серьезно.
– Конечно, правду, – подмигнул ей Николай правым глазом. – Я вообще никогда не вру.
Пока они так разговаривали про счастье, в комнату незаметно просочилась Катя. Она тихонько уселась в углу и принялась манипулировать своими куклами. Куклы почти все были без ног, и только одна роскошная Барби почему-то все еще сохраняла обе изящные конечности. Каждую оторванную ногу Катя примеряла этой красавице, и, когда ей, наконец, удалось подобрать подходящую по размеру ножку, она с помощью синей изоленты закрепила ее на кукле, а затем натянула на нее платье. Напевая невинную детскую песенку, Катя начала играть своим трехногим чудовищем, а Николай со страдальческим выражением на лице следил в зеркало за этим театром ужасов. Катя подняла взгляд и радостно улыбнулась ему. Николай резко отвернулся в сторону.
– Не дергайтесь! – вскрикнула Женька. – А то я вам ухо отстригу.
Через несколько минут она закончила. Отойдя от него на шаг, она полюбовалась своей работой и перевела взгляд на фотографию.
– По-моему, получилось. Прическа точно такая же.
Потом она пристально вгляделась в лицо Николая.
– Слушайте, а вы ведь вообще на Димку похожи.
– Да? – скромно потупился он. – А я и не замечал.
В этот момент в комнату заглянул Степан.
– Катя, ты маму не видела? – спросил он у дочери.
– Нет, – ответила та, продолжая постукивать по полу своей трехногой Барби.
– А чего это вы тут делаете? – посмотрел он на Женьку и Николая.
– Да вот, парикмахерскую открыли, – засмеялся Николай. – Занимай очередь.
– Некогда мне, – буркнул Степан. – Идите-ка лучше в большую комнату. Мы там с дедом сюрприз для всех приготовили.
– Сюрприз! – закричала Катя, вскакивая на ноги и бросая наконец свою куклу.
– Пошли, пошли, – поторопил Степан и скрылся за дверью.
Женька тут же вышла следом за ними, а Николай, оставшись один, еще раз тщательно сверил в зеркале свое сходство с Димкиной фотографией, остался доволен и тоже направился к выходу. Впрочем, уже на пороге он о чем-то вспомнил, вернулся, поднял с пола Катиного монстра, оторвал третью ногу и с ненавистью выбросил ее в открытое окно.
Войдя в большую комнату, он обнаружил там практически всех обитателей дома. Они молча и совершенно неподвижно, как персонажи пьесы «Ревизор» в последней сцене, стояли вокруг стола и смотрели на что-то, чего Николаю из-за их спин не было видно. Подойдя чуть ближе, он заглянул через плечо Тетерина и увидел на столе довольно большую кучу мятых разноцветных купюр. Среди них были российские рубли, доллары и даже евро.
На этих людей при всех их недавних злоключениях и при том, что они по своей личной воле потеряли практически все нажитое долгим трудом имущество, неожиданно свалилась целая куча денег, которая покрывала теперь почти весь, пусть и небольшой, но все-таки обеденный стол. И пусть этот денежный ворох лежал не таким толстым слоем, каким бы хотелось, но все же это был ворох денег.
– Степа… Откуда? – спросила, наконец, Галина Семеновна.
Не факт, что Степан в детстве читал сказки Корнея Чуковского, однако ответил он предсказуемо и с точки зрения цитаты совершенно точно:
– Откуда, откуда… От верблюда.
– Нет, ну серьезно, – вмешалась Томка. – Где взяли? Сколько тут?
