грязным полицейским, я бы знал. Я знал, как она относится к работе. Знал, как много для нее это значит.
— Ты же не знал об Алексе Рикере.
Моррис мрачно уставился на нее. Словно стальные шторки сомкнулись на его глазах, отстраняя ее — друга, коллегу-полицейского.
— Нет, не знал. — Он встал, проговорил сухо: — Спасибо, что держишь меня в курсе.
Ева тоже вскочила на ноги, перехватила его по пути к двери, загородила дорогу.
— Моррис, я не хочу и не буду извиняться за то, что делаю свою работу. Мне жаль, что это причиняет тебе боль, но тут уж ничего не поделаешь. И мне очень, очень жаль, что приходится тебе сказать: держись подальше от Алекса Рикера. Если ты не дашь мне слова, что не вступишь в контакт, мне придется пустить за тобой «хвост». Я не дам тебе помешать следствию.
— Даю тебе слово.
Моррис вышел и закрыл за собой дверь.
Оставшись одна, Ева села за стол и уронила голову на руки. «Дружба, — думала она, — черт бы ее побрал. Ну почему все должно быть так сложно? Почему столько острых углов? Того и гляди, проделают в тебе дырку. В любой момент. И зачем только люди связываются с другими людьми?»
Ей придется рассмотреть вероятность того, что Колтрейн была продажной, это само по себе тяжело. Но нет, мало этого, она еще должна чувствовать себя виноватой в том, что причинила боль Моррису.
Черт! Ну да, причинила. Тут не поспоришь.
Еве не хотелось реагировать на стук в дверь. Больше всего ей хотелось просто остаться за этой закрытой дверью, сидеть и упиваться своими переживаниями. Но чувство долга победило.
— Что нужно?
Дверь приоткрылась, в щель заглянула Пибоди.
— Э-э-э… ты в порядке?
Вот и ответ. Вот и ответ на вопрос, зачем люди связываются с другими людьми. Затем, что когда тебе плохо, когда ты упиваешься собственным горем и чувством жалости к себе, кто-то, кому ты дорога, стучит в дверь и спрашивает, в порядке ли ты.
— Нет. Честно говоря, мне до ужаса погано. Зайди. Закрой дверь. — Когда Пибоди вошла и закрыла за собой дверь, Ева шумно вздохнула и встряхнула головой. — Что говорит Фини?
— На ее домашнем компе и телефоне ничего такого нет. На рабочих блоках — то же самое. Никаких записей, ни единого намека на встречу в вечер смерти. Мы проверили ее ежедневник, все установили и выяснили, кроме одной записи о встрече за сутки до смерти. Она в рубрике «Личное». Ни имени, ни адреса, ни телефона, только две буквы — АР — и дополнительная пометка «п/с». Это означает «после смены», мы расшифровали по другим записям.
— Я знаю, о чем идет речь. Сядь. АР — это Алекс Рикер.
— Алекс… А какое он имеет отношение к Максу Рикеру?
— Его единственный сын.
И Ева рассказала о своем визите. Пибоди слушала молча, но выражение ее лица менялось весьма красноречиво, и Ева с легкостью читала эти изменения. От «мать твою так» к «бедный Моррис» и до «что же теперь будет».
— Ты ему сказала?
— Да.
Пибоди кивнула:
— Да, тебе пришлось.
— Я не сказала ему, что у Рикера практически нет алиби, потому что он не спрашивал. Я ему не сказала, что Рикер до сих пор явно неравнодушен к Колтрейн. И без того ситуация хреновая. Добудь ордер на обыск пентхауса Алекса Рикера, поручаю это тебе. Конфисковать и проверить его электронику. Он к этому готов. Наверняка прикрыл свою задницу, раз было нужно. Но мы ж тут тоже не дураки, верно? Тоже кое-что соображаем. Если захотим, если присмотримся как следует, наверняка увидим всю грязь под ковром. Надо будет проверить его алиби. Посмотри, кто свободен, пусть порыщут вокруг Таймс-сквер с его фоткой. И пусть сосредоточатся на спортивных барах. Я сама их сменю, когда закончу здесь и смогу поработать на выезде. — Ева устало потерла глаза. — А сейчас попробую уговорить Уэбстера на встречу где-нибудь на нейтральной территории, чтобы не столкнуться с другими копами или кем-то еще из знакомых.
— Начинаешь понимать, каково ей было, — заметила Пибоди. — В смысле причины могли быть разные, но это жуткая нервотрепка — встречаться с кем-то подпольно. И это тянулось чуть ли не два года? Вообще не представляю! Или она его и вправду очень любила, или секс был… ну, типа, совершенно феерический.
— Есть и третий вариант, — угрюмо добавила Ева. — Ей нравилась щекотка и прибыль грела карман.
Лицо Пибоди вытянулось.
— Не нравится мне этот вариант.
— Думаешь, мне нравится? Но мне придется его проверить. Кстати, мне кажется, я знаю идеальное место для подпольной встречи. Закрой дверь, когда будешь уходить. Не хочу, чтобы весь отдел знал, что я звоню в крысиный отдел.
Клуб «Даун энд Дэрти» представлял собой кабаре с раздеванием. Здесь опрокидывали «взрослые» напитки, обжигающие глотку и желудок, да еще и спасибо говорили. Тем, кто мог заплатить, предоставлялась комната с койкой и замком на двери. За этой запертой дверью можно было воплотить в жизнь любые сексуальные фантазии.
В изолированных кабинках, бывало, покуривали наркотики, разного рода запрещенные вещества переходили из рук в руки. По вечерам на сцене обычно играл какой-нибудь ансамбль сомнительных достоинств и почти без одежды. Под этот аккомпанемент выступали танцовщицы — тоже почти без одежды и тоже сомнительных достоинств, — а иногда, под влиянием то ли «взрослых» напитков, то ли запрещенных веществ, и кое-кто из посетителей.
Частенько вспыхивали драки, немало веселившие публику. Многие считали, что драки придают клубу пикантность, неповторимую изюминку. Да и чем еще могло привлечь публику заведение, где пол был замусорен бог весть какой гадостью, а еду опасно было брать в рот?
В этом заведении Ева устроила свой девичник перед свадьбой и во время девичника поймала убийцу. Хорошие были времена.
В человеке за стойкой было не меньше шести с половиной футов литой мускулатуры. Черная кожа, размалеванная татуировками, блестела в вырезе черного кожаного жилета. Обритая наголо голова сияла, как черная луна, пока он вытирал тряпкой стойку, а трио танцовщиц с весьма впечатляющими формами, но без намека на грацию, тряслись под варварские ритмы голографического ансамбля.
В это время дня клуб «Даун энд Дэрти» не осаждали толпы, но за столами, потягивая напитки и наблюдая за топчущимися на возвышении танцовщицами, сидели несколько мужчин. Очевидно, посетителей не разочаровывали некрасивые ноги девиц, раз уж можно было пялиться на голые сиськи.
Двое завсегдатаев окинули взглядом Еву, пока она проходила мимо, и тут же, почуяв копа, втянули головы в плечи. Наверно, так они пытались стать невидимыми, решила Ева.
Парень за стойкой смерил ее взглядом и обнажил зубы в улыбке.
— Привет, тощая белая девчонка.
— Привет, большой черный парень.
Его лицо расплылось в улыбке еще шире. Он протянул над стойкой руки длиной с Пятую авеню, схватил ее, оторвав от пола, и звонко чмокнул прямо в губы.
— Да ну тебя, — только и сумела сказать Ева.
— Извини, не удержался. Давно тебя не видел, соскучился по твоему бледному личику. К тому же я как раз этим утром тебя вспоминал. А тут ты и пришла.
— Надо же, какое совпадение! Как дела, Крэк?
— Бывает хуже, бывает лучше. В последнее время неплохо. Был этим утром в парке. Я часто туда хожу, нравится мне посмотреть на деревце, что ты посадила в память о моей сестренке. Моей маленькой девочке. Оно зеленеет. Приятно видеть, как оно зеленеет. Сердце радуется.
