какой-то прекрасный мир, где обитают бессмертные души, в мир, который она называла «царство мечты». Давай и мы будем верить, что она снова молода и прекрасна. И где-то на пути сквозь вечность она продолжает свой танец, и там есть заколдованный замок, в котором она будет ждать нас, как раньше всегда ждала во Фрайлинге.
– О Ричард! – воскликнула я. – Ты всегда придумываешь что-нибудь удивительное.
– Дорогая моя, не надо плакать!
Мне стало гораздо легче от его нежного, успокаивающего голоса, и я поняла: он считает само собой разумеющимся, что, когда придет и наш черед покинуть этот мир, мы будем вместе. Ведь он сказал, что Ира будет ждать нас.
Но вскоре после ее смерти судьба нанесла мне еще один удар.
В конце июня Ричард повез меня на уик-энд во Фрайлинг. Он был одним из душеприказчиков Варенской, и ему было необходимо встретиться с кем-то по вопросу о недвижимости и имуществе Иры.
Как я уже писала, Замок должен был стать ее даром старым артистам балета, домом для тех, кто уже слишком слаб для работы на сцене. Именно в тот уик-энд и произошло несчастье с Джоном.
Без Иры во Фрайлинге было очень мрачно… без ее присутствия, которое придавало всему окружающему красоту и живость… без ее музыки. Хотя рядом был Ричард, казалось, все было погружено во мрак, кругом злые духи, и у меня пропало желание снова приезжать туда.
В ожидании Ричарда мы с Джоном гуляли в саду. И вдруг Джон, который почти никогда не отходил от меня, погнался за Брендой, маленькой собачкой монгрельской породы, принадлежавшей привратнику.
Я думала, Джон найдет дорогу назад и прибежит к Замку. Был жаркий июньский день. На горизонте собирались темные грозовые облака. Пронизанная последним золотистым лучом солнца, вода в озере отливала металлом. На фоне этого света старые шелковицы по обочинам дороги вырисовывались темными силуэтами. Все выглядело жутковато, даже зловеще, и в первый раз за все время мне захотелось убежать подальше от этого места. Я надеялась только, что Ричард поторопится назад и развеет мои глупые страхи и дурные предчувствия.
О Джоне мне сказал сам Ричард.
Очевидно, несчастье произошло прямо у сторожки, за воротами, в тот момент, когда Ричард входил в них. Он увидел, как грузовик ударил теплое золотистое тельце моего песика, и его верное сердце навсегда замолчало. В ужасе Ричард нес Джона на руках (он знал, что значит для меня эта потеря); он внес его наверх, в мою комнату, и положил на кровать.
Всю жизнь я не забуду этот страшный миг, когда увидела неподвижное тельце моего любимого песика… моего Джона… который всегда опрометью бежал на мой зов и так радовался ласке.
Так я и стояла – вся дрожа, потрясенная, не в силах вымолвить ни слова. Ричард подошел ко мне и коротко рассказал о случившемся.
– Дорогая моя! Бедный наш маленький мальчик!.. Роза-Линда, ну не смотри так. Не смотри, пожалуйста.
Наверно, я была слегка не в себе, потому что дальше я начала говорить нечто ужасное. Я проклинала всё и вся. Говорила, что жизнь всегда поступает со мной так… Когда я была ребенком, она отобрала у меня все, что я любила. А теперь она хочет отнять у меня последние крохи. Я обожала свою собаку. И пусть смеются те, кто не очень-то любит животных. Возможно, моя привязанность к Джону была чрезмерной… Но ведь, кроме него, у меня почти ничего не было, я так часто оставалась с ним совсем одна. Он был моим настоящим другом. И он любил меня и любил жизнь – несправедливо, что он умер. Я ненавидела весь мир, я ненавидела всё и вся. Мне хотелось тоже умереть.
Помню, как я горько плакала, стоя на коленях у кровати и обнимая моего маленького мертвого песика. Я не давала Ричарду унести его. В шоке от случившегося, вне себя от горя, я сказала ему непростительные слова:
– Уходи, Ричард, уходи! Ты меня не любишь. Ты любишь только Роберту. Теперь у меня нет никого… никого. Лучше бы мне умереть!
Милый мой, бедный Ричард! Сколько ему пришлось пережить! Ведь это было так несправедливо. Но сама я не сознавала, что говорила. Вряд ли я заметила в его глазах выражение удивления и страдания. Я думаю, самое замечательное в Ричарде – это глубокое человеческое понимание. Какой-нибудь мелочный человек обязательно обиделся бы, пожал плечами и ушел, предоставив мне полную возможность продолжать истерику в одиночестве. Но он очень хорошо понимал, что значит для меня эта внезапная потеря, поэтому он даже не рассердился. Просто сел и стал ждать, пока я наплачусь. Потом ласково обнял меня и стал покрывать поцелуями мое разгоряченное, мокрое от слез лицо.
– Бедная моя милая девочка. Я бы все отдал, чтобы вернуть тебе Джона. Но, Роза-Линда, тут даже ветеринара нечего звать. Никаких повреждений у него нет. Его ударило прямо в голову. Все произошло мгновенно.
Говорить я не могла, только повернулась, опустилась на пол и уткнулась лицом в его колени.
– Как это ужасно! – тихо продолжал Ричард. – Если бы я только мог сделать что-нибудь, облегчить твое горе, но один только Бог знает, чем тебе можно помочь! Один только Бог!
Я поняла, что это настоящий крик души, и это отрезвило меня, я опять стала той женщиной, которая безгранично любит его одного, Ричарда. Я поняла, что с моей стороны было очень несправедливо обрушить на него все свое горе. И заплакала. Стала умолять его, хотя в этом не было никакой необходимости, понять мое состояние. Я сказала, что уверена в том, что он любит меня. И Джона он тоже любил.
– Если так было суждено, то лучше уж здесь, чем в Лондоне. Здесь ему будет хорошо… Дорогая, позволь мне похоронить его под шелковицами, у озера. Он так любил гулять там. А теперь он навсегда станет частицей Фрайлинга.
Я продолжала прятать лицо, так как знала, что оно опухло от слез. Но я кивнула в знак согласия. Именно это место подходит для Джона. Но идти туда с Ричардом я не могла. Я даже не могла снова взглянуть на неподвижное тело моей собаки.
Я позволила Ричарду унести его. Когда Ричард возвратился, мы больше не упоминали имени Джона. Ко мне вернулось самообладание. По дороге в Лондон мы не касались этой печальной темы.
