Янус налил Маледикту стакан виски.
— Ты становишься размазней. — Янус присел рядом; в его глазах по-прежнему тлел гнев — хотя угли уже подергивались пеплом. — Мы обязаны усыпить внимание Ариса. Ты должен дать мне время возместить ущерб, который нанес, убив Данталиона.
Маледикт кивнул и сделал глоток.
— Но ты не останешься. — Маледикт заставлял себя говорить ровно, хотя ему хотелось умолять. Все было как несколько лет назад, когда Миранда лежала в уличной пыли, глядя, как у нее отбирают дар Эллы, ее Януса. Теперь Янус сам забирал себя, уносил прочь, и от нее зависело еще меньше, чем тогда.
Янус покачал головой.
— Я должен доказать свою преданность Арису.
Когда Янус ушел, Маледикт допил виски и налил еще. Он глядел в пустой камин, пока комната не наполнилась тьмой — и шелестом крыльев. Заскрипели ступени: Ливия на цыпочках пробиралась к двери. На кухне кухарка скребла стол. Наконец наступила тишина, а Джилли все не возвращался. Маледикт допил третий стакан виски и бросился вон из дома.
35
Джилли с Лизеттой возились в постели, тискали друг друга, но удовольствие Джилли портило сознание вины. Он отлично понимал, что должен был вернуться в особняк, что на Януса нельзя положиться и что настроение Маледикта сейчас в лучшем случае весьма переменчивое. Но Джилли с ужасом думал о мраке комнат и затянувшемся присутствии Чернокрылой Ани. Поэтому, когда Лизетта окликнула его на улице, он поддался соблазну и последовал за ней, как бессовестный кот из подворотни. Ночью приевшиеся прелести Лизетты стали панацеей от его терзаний. Склонившись над ее грудью, Джилли заставил ее смеяться и задыхаться; вдруг она застыла в его объятьях.
— Эй, ты! Убирайся. Ошибся комнатой. — Она прижала голову Джилли к своей груди, но мурашки вдоль позвоночника уже предупредили Джилли обо всем. Он безо всякого удивления услышал хриплый голос.
— Нет, — сказал Маледикт. — Я не ошибся комнатой. Просто в ней слишком людно.
Речь Маледикта сохраняла обычную колкость, только он не чеканил слова, а растягивал — значит, был пьян.
Джилли натянул покрывало до подмышек, словно девица под взглядом распутника. Впрочем, взор Маледикта уперся не в него, а в Лизетту.
— Что ж, полагаю, она достаточно чистая, хотя и чуть перезрелая. Я ожидал худшего. А сколько времени ушло, чтобы добраться до этого борделя! И у нее рыжие волосы. Весьма предсказуемо, Джилли.
— Мэл… что ты здесь делаешь?
Маледикт проигнорировал вопрос.
— Уходи, — приказал он Лизетте.
— Он заплатил. Так что сам убирайся. — Глаза у Лизетты были слегка навыкате. Глядя на ее шею, Маледикт подумывал, не задушить ли девицу — тогда они вылезут из орбит.
Джилли решил вмешаться.
— Все в порядке, Лизетта. Деньги твои. Просто оставь нас. — Сердце бешено билось у него в груди — но почему? От страха за безопасность Лизетты или от предвкушения возможности остаться наедине с Маледиктом?
— Тебе все еще нужна комната? А то маман обязательно спросит. — Лизетта надевала пеньюар, и Джилли, взглянув на нее критическими глазами Маледикта, не мог не заметить, как не идет лиловый цвет к румяным щекам и рыжим волосам.
— Убирайся, — повторил Маледикт. Он доплелся до кровати, отстегнул меч, швырнул его на пол, потом уселся и скинул туфли. Лизетта скорчила напоследок недовольную гримасу и вышла, громко хлопнув дверью. Маледикт задвинул щеколду и осел на пол у порога.
Молчание затягивалось, и Джилли, уставший ждать, сказал:
— Я думал, ты под домашним арестом.
— Гвардейцы спокойно наблюдали, как я ушел, — ответил Маледикт. — Возможно, они отправились за мной и сейчас где-то внизу, вкушают прелести заведения за счет Ариса.
— А где Янус?
— Во дворце. Вообще-то я здесь, чтобы отвлечься от всего этого. — Он забрался на кровать, неуверенно покачиваясь, и лег рядом с Джилли, изучая его укрытую простыней фигуру. — Я пришел, чтобы ты меня развлек.
Пьян, решил Джилли; ему стало любопытно, сколько Маледикту понадобилось виски, чтобы пересилить власть Ани.
Пока он размышлял, взгляд юноши прояснился, глаза из остекленевших снова стали темными.
Джилли через силу рассмеялся. Развлечь его! Маледикт сам отвлек мысли Джилли — тот теперь мог думать исключительно о близости желанного тела. Сейчас Джилли и под дулом пистолета не вспомнил бы ни единой истории.
— И как это сделать?
Маледикт ринулся на Джилли со стремительностью, развенчивающей предположение о его опьянении, обнял Джилли и поцеловал его жадно, искренне — так в первый раз целует ребенок. Задохнувшись, Джилли схватил Маледикта за шею, привлек к себе, поцеловал глубже, ощутив вкус виски на его языке, словно терпкость ликера внутри шоколадной конфеты.
Сдергивая с Джилли покрывало, Маледикт последовал за сползающей тканью губами, языком и зубами — это уже вовсе не походило на детский поцелуй. Джилли застонал от обжигающего дыхания на обнаженной коже, вцепился в парчовый камзол, жилет, расшитую рубашку — сколько же на нем одежды! — запустил пальцы в волосы Маледикта, привлекая его к себе для очередного поцелуя, пробуя на вкус сладкий, жадный рот, податливый, как у женщины, и одновременно ощущая жилистость и силу прильнувшего к нему тела.
Маледикт задрожал в его объятьях, и Джилли принялся целовать шею, накрахмаленный шелк кравата, коснулся губами тонких пальцев, провел руками по гладким плечам с выступающими мускулами и снова издал стон, потерявшийся в этом сочетании женщины и мужчины, мягкости и стальной упругости.
Маледикт рассмеялся — словно довольная кошка мурлыкнула — и лег на Джилли, прижав его руки своим телом. Джилли приподнялся на колени и навалился на Маледикта сзади, зарылся лицом в черные кудри на затылке, лаская, целуя. Темные локоны еще сохраняли легкий запах крови, и Джилли вздохнул. Маледикт качнулся назад, раздразнивая его шершавым прикосновением вышивки к пылающей коже. Джилли охватил его бедра, прижимая их крепче, и был вознагражден едва уловимым вздохом, в котором послышалось его имя.
Утопая в аромате черных волос, Джилли принялся слепо, на ощупь, развязывать крават Маледикта, целуя юношу в затылок; потом вытянул шею, стараясь достать до ложбинки между ключицами. Юноша повернулся, ища губы Джилли своими; ловкие руки скользнули по его бокам, привлекая ближе. Джилли потянулся к пуговицам жилета — этот барьер из шелка выводил Джилли из себя, — но Маледикт внезапно отшатнулся.
— Уф. Я чувствую на тебе ее вкус.
Джилли не мог знать, что это неправда и что единственное, что чувствовал Маледикт, было соленое тепло плоти, сопровождаемое ударами сердца. Но в сознании юноши мелькнул запоздалый страх: если Джилли узнает тайну Миранды, что сделает Янус?
Все, что знал и ощущал Джилли, были бешеная пляска его сердца и боль во всем теле. Его дыхание участилось, и он попытался вернуть Маледикта в свои объятья, но юноша огрызнулся:
— Слезь с меня.
— Мэл… — произнес Джилли с мольбой, со вздохом, со стоном.
