Стройная фигурка Маледикта сжалась в комочек.
— Оставь меня в покое. Дай поспать. — Голос Маледикта звучал грубее, ниже обычного. Джилли гадал, что было тому виной. Что он увидит в лице юноши, если развернет его к себе: слезы или вожделение? Смысл слов запоздало проник в его сознание.
— Ты остаешься?
— Почему бы нет? Уже поздно, я пьян, а в постели, кажется, нет блох. Извини за испорченное развлечение. Только ты еще больший дурак, если заплатил ей прежде, чем получил удовольствие.
Джилли вперил взор в потолок, изучая приклеенные к нему хрустальные звезды — список клиентов Лизетты. Каждая звезда — постоянный посетитель. Все вместе звезды составляли созвездие, причем расположение их на потолке говорило об их же месте в сердце Лизетты. Лизетта уверяла, что это созвездие Вожделения видно из Приисков — ей, дескать, рассказал о нем один матрос. Впрочем, Джилли не мог проверить истинность слов Лизетты (или матроса). Пока не мог. И, скорее всего, не сможет никогда.
Рядом слышалось ровное, тихое дыхание Маледикта.
— Мэл? — позвал Джилли.
Не услышав ответа, он поднял с пола сброшенное ими с Лизеттой одеяло и укрыл Маледикта. Хотел подоткнуть одеяло, но заколебался, заметив, что Маледикт смотрит на него немигающими черными глазами.
— Вот так, — сказал Джилли, неловко докончив начатое и еще больше смутившись, когда жесткий шелк кудрей Маледикта попался между его пальцами и одеялом.
— Мне не холодно.
— Да ты холоднее камня, — возразил Джилли. Он погладил юношу по нежной щеке, почувствовав гладкую выемку между скулой и шрамом на подбородке. — Тебе нужно возвращаться на Дав-стрит.
— Я не хочу.
— Ты капризничаешь, как ребенок, — сказал Джилли. — Но раз уж не хочешь — все равно не вернешься. Поделом тебе будет, если я приведу назад Лизетту.
— Не надо, — проговорил Маледикт. — Пожалуйста.
— Ладно, не буду. Только подвинься немного, не то свалишься с кровати.
Джилли скользнул под простыни, стараясь разгладить их, насколько позволял вес Маледикта, робко потрогал мягкие волосы, веером разметавшиеся по подушкам. Не встретив сопротивления, Джилли лег, обнял хрупкую фигурку и ощутил, как вспыхнуло и улеглось напряжение в теле Маледикта.
Так он лежал, прижатый к Маледикту, во всей этой необычной обстановке, размышляя, было ли это хоть отчасти сродни отношениям Маледикта с Янусом. Мгновение вдали от городского особняка казалось таким хрупким, боящимся хлопка двери, гула голосов в коридоре, взрывов смеха или гнева, доносившихся с улицы. Неудивительно, что Янус и Маледикт испытывали столь сильную взаимную привязанность — ведь они выросли, не имея другой защиты, кроме друг друга. И все же, думал Джилли, теперь многое изменилось.
— Я снова размышлял о Приисках. — Джилли бросил пробный камень.
В его объятьях Маледикт издал звук протеста, который Джилли скорее почувствовал, нежели услышал. Это придало Джилли храбрости.
— Я хочу, чтобы ты отправился со мной. «Вирга» отплывает через пять месяцев, ближе к осени. Мы могли бы пуститься в путь под ее высоко поднятыми парусами, прочь из гавани, туда, где вода такая синяя и глубокая, что невозможно отличить море от небес. Мы бы наблюдали, как резвятся морские чудовища, как пускают фонтаны и погружаются вглубь киты и еще более удивительные существа — столь удивительные, что ни один моряк не станет рассказывать о них тому, кто никогда не плавал по морю, ибо страшится быть поднятым на смех. Мы высадились бы в новом мире. Ни Развалин, ни двора — лишь земля, небо и звезды. Матросы рассказывают, что небо там совсем не такое — оно никогда не становится черным, а окрашивается темными-темными оттенками синего…
— И что мы там будем делать? — прошептал Маледикт. — Нищенствовать? Или зарабатывать на жизнь трудом рыбака, отдавшись на милость штормов?
— Я бы стал шоколадным фермером, — на ходу выдумал Джилли. — И кормил бы тебя на завтрак конфетами, пока ты не разжирел бы или не отказался на них смотреть.
Маледикт рассмеялся, щекоча теплым дыханием предплечье Джилли, так что встопорщились волоски у него на руке и на шее.
— Ты мечтатель.
— Зато не дурак, — сказал Джилли. Прежде чем отправиться в путь, я бы накупил здесь всяких красивых безделушек. Потом продал бы их антирским эмигрантам, соскучившимся по дому, а на вырученные деньги купил бы всякой экзотической всячины для Антира — и переслал бы сюда для продажи. Перья для отделки платьев и шляп, меха для шуб, картины. Быть может, я даже написал бы книгу, чтобы хранилась в библиотеках. — Слова выходили у Джилли сухими, медленными и неуклюжими, чего никогда не бывало с его историями, — он боялся сделаться предметом насмешек. Он впервые рассказывал вслух о своих мечтах. И даже теперь Джилли медлил, боясь выплеснуть надежду на то, что присутствие Маледикта — не просто прихоть. Уверенность, что без Маледикта для Джилли жизни не будет.
— Выходит, ты решил стать купцом, — подытожил Маледикт.
— Знаю, я мечтатель, — проговорил Джилли.
Приподнявшись, Маледикт поцеловал его в лоб, погладил по щеке. Потом скользнул назад, в нетесные объятья Джилли, и, только спрятав лицо, вновь заговорил:
— А что будет с Янусом?
Слова Джилли о соленом ветре, море и небе пахли солнечным светом и тропиками; упоминание о Янусе впервые внесло в комнату привкус зимы.
У Джилли гулко заколотилось сердце: он понимал, что Маледикта привлекли его мечты. Он едва слышно прошептал:
— Ты не можешь позабыть о нем? — Когда-то за подобную мысль Ворнатти лишился жизни, но Джилли рассчитывал, что к нему Маледикт питает более нежные чувства.
— Я быстрее позабуду собственное имя, — отозвался Маледикт. — Я нужен ему.
— Ты нужен мне, — возразил Джилли; внезапно нахлынувший голод понизил его голос до глухого рычания. Он развернул Маледикта лицом к себе.
Маледикт сердито сдвинул брови.
— Ты хочешь меня. А это совсем другое.
Джилли попытался возразить, но Маледикт накрыл его губы рукой.
— Послушай, Джилли. Что будет после того, как ты получишь меня? Ты устанешь от меня так же, как устал от старого мерзавца… ты затоскуешь о своих пышногрудых, покладистых девицах. Зачем тебе такое мрачное создание?
В знак молчаливого возражения Джилли поцеловал пальцы, лежавшие на его губах. Маледикт убрал руку.
— Нет, Джилли. Я неимоверно устал… — Маледикт попытался выбраться из-под одеяла, однако Джилли остановил его.
— Останься, просто поспи. Я буду охранять твой сон. Даже от самого себя. — Джилли попытался придать голосу легкость, которой не чувствовал, и был вознагражден тем, что Маледикт доверчиво приник к нему. Он лежал, обнимая юношу словно младенца, и старался отыскать истину. Вдруг Маледикт прав — и он еще раскается в своем противоестественном влечении? Джилли не представлял себе, как такое возможно, но, уснув, увидел в своих объятиях Чернокрылую Ани, всю в крови.
Маледикт проснулся, протер глаза и издал вздох удивления, обнаружив, что лежит на кровати в борделе. Корсет вдавился в ребра, так что у него перехватило дух. Выпутавшись из простыней, он побрел к умывальнику и взглянул на свое отражение в неподвижной воде. Джилли. Маледикт обернулся, стараясь дышать неглубоко, чтобы ребра в очередной раз не отозвались болью. В пустой комнате он позволил себе сбросить смятый камзол, жилет; засунул под рубашку руку и ослабил шнуровку вверху корсета. Облегчение было столь же сладким, как воспоминание о только что испытанном стеснении. Янус убил бы его. Как Роуча, как Эллу. Глаза у Маледикта защипало от соли.
