остужая воспаленную кожу. Комок в горле исчез.
— Да, — сказал Маледикт. — Да, с этим покончено. С этой бесплодной местью, с пеплом в сердце, с… — Жар окатил его, взметнулся вдоль позвоночника к горлу, опалил желудок, руки; меч дернулся и мелко задрожал, требуя, чтобы Маледикт сбросил с себя оскорбляющие, творящие заклинания руки Джилли.
Маледикт застонал под тяжестью воли Ани, Ее громового голоса, требующего преданности, выполнения обещания, затмевающего любые другие мысли в его сознании. Тени потекли внутрь, ослепляя юношу.
«Только не Джилли, — взмолился он. — Позволь мне взамен исполнить предназначение. Ты богиня не только мести, но и любви. Пусть Джилли живет. Пожалуйста». Маледикт вспомнил слова Джилли о том, как Ани разрушила Развалины, когда Ее адепт отказался от Нее. Маледикт вздрогнул, стараясь не потерять из виду ускользавшую куда-то вдаль комнату. «Я принесу Тебе что угодно, — молил он. — Кого угодно». Ани склонила голову, прислушиваясь к его первой молитве, и Ее крылья ликующе затрепетали.
Маледикт встал, не снимая ладони с рукояти меча; мимо него тут же протиснулась Ма Дезире, которая ожидала, дрожа, на пороге, с охапкой чистых бинтов в руках. Последнее, что он помнил, было ее потрясенное лицо. И тут Ани окончательно овладела им.
Джилли сражался с плащом, с простынями, снова слыша приглушенный безумный визг, пытаясь высвободить непослушные ноги, чтобы броситься вслед за Маледиктом. Ма Дезире поспешила к нему и прижала спиной к кровати.
— Нет, пусть он катится в преисподнюю, туда ему и дорога. Ты не отправишься вслед за ним.
— Но… — пытался возразить Джилли.
Она прикрыла ему рот рукой.
— Ты ничего не сможешь сделать. Им правят крылья.
— Нет… — проговорил Джилли, и она что-то влила ему в открытый рот. Джилли закашлялся, узнав вкус «Похвального». За окном в ночном небе он видел еще более темные тучи: они неслись низко по небу, полные шороха грачиных перьев. Темная туча ночью, летящая через сердце города, вслед за своим хозяином. Им было по пути — они направлялись во дворец.
42
Маледикт очнулся за дворцовой оградой; он смотрел снизу вверх на кирпичную стену, весьма смутно представляя, как пробраться в королевскую резиденцию. Небо было темным, Маледикт знал это. Грачи заполонили все вокруг. Неужели он перелетел сюда на крыльях? Маледикт поднял руки и засучил рукава в поисках следов перьев, но обнаружил лишь чистую, незапятнанную кожу.
Его внимание привлек свет в окне; решетки на окнах подсказали, что это детская. Маледикт вложил меч в ножны и надавил пальцами на строительный раствор между кирпичами. Тот подался, образуя выемки, за которые можно было уцепиться. Раз за разом подтягиваясь на длину рук, Маледикт полз вверх. Над ним кружили грачи, укрывая его чернотой своих крыльев, отгоняя наступление утра.
Маледикт видел, как внизу на улицах трудятся фонарщики, сражаясь со сгустившейся тьмой. Сражаясь с ним в ночи. И в свете фонарей вспыхивала, приближаясь, позолота на доспехах Королевской гвардии.
В окне промелькнула тень, и Маледикт приник к стене, словно осторожный и терпеливый хищник. Он тряхнул головой, прогоняя ощущение сна, пытаясь почувствовать что-то кроме возбужденной решимости Ани. Цемент и кирпич раскрошились под его пальцами; рука сорвалась — Маледикт остался висеть на одной руке. Под ним к сине-золотым мундирам добавились серые: вооруженные пистолетами Особые были наготове. Маледикт осторожно перенес вес тела, стараясь облегчить спазм в руке, грозящий лишить его и без того ненадежного положения.
Задыхаясь и обливаясь потом, Маледикт полностью подчинился воле Ани и забыл обо всем. Перед ним стояла одна задача: перелезть через стену, и он сосредоточился на ее выполнении. Он подкрался к освещенному квадрату окна в детской, поставил ногу на подоконник и заглянул внутрь. Между источником света и Маледиктом, спиной к окну, стоял гвардеец.
Не смея пошевелиться, Маледикт смотрел, удивляясь, почему гвардеец не оборачивается, чтобы взглянуть назад, и наконец понял: задача этого человека — следить за тем, что происходит в комнате; он твердо уверен, что все подступы к детской охраняются, что окно зарешечено и к тому же находится на четвертом этаже.
Маледикт, уцепившись одной рукой за каменный выступ над окном и перенеся вес тела на ногу, прижался к острому углу и попытался дотянуться до меча. Клинок прошел сквозь вековое, с пузырьками воздуха, стекло гладко и чисто, словно через лист бумаги, и достиг цели раньше, чем гвардеец успел обернуться на легкий звон разбитого стекла. Меч пронзил самое сердце охранника, и тот привалился к раме. Маледикт вытащил клинок, оставив изнутри на стекле кровавый круг.
Гвардеец обмяк, и Маледикт, прижавшись к решетке, выждал мгновение: не отреагирует ли кто- нибудь в комнате — кормилица, ребенок или другой гвардеец. Тишину ничто не нарушало, лишь Ани напоминала о своем присутствии.
Маледикт попытался просунуть голову между железными прутьями. Решетка была слишком частой. Выкованная с расчетом оберегать маленьких детей от падений, она заодно не позволяла попасть в комнату крупным хищникам. Впрочем, пробежав пальцами вдоль железных прутьев в ожидании помощи Ани, Маледикт обнаружил, что они идут не до самого верха окна; острые наконечники заканчивались раньше, оставляя щель — слишком высоко, чтобы туда мог забраться ребенок. А для Маледикта этот лаз вполне подходил. Не ждать же, в самом деле, пока Ани один за другим отогнет все прутья.
Щель была невелика — дюймов восемь в высоту и такой же ширины, как само окно. Маледикт подтянулся, просунул ноги за железные зубцы и стал медленно, осторожно пробираться сам. Острые наконечники надавили на грудную клетку, прорвали рубашку и вспороли стеганый ватный корсет. Зажатый между решеткой и стеклом, Маледикт попытался открыть задвижку с помощью гарды.
Маледикт упал на мертвого гвардейца, откатился в сторону и подошел к нему, держа меч в вытянутой руке. Потом нагнулся и поднял человека на ноги, пристегнув к решетке с помощью его же ремня. При беглом взгляде в темную комнату покажется, что гвардеец у окна просто задремал. И тут Маледикт, задыхающийся от натуги, с удивлением осознал, что он не бестелесный кукловод.
Из другого конца игровой комнаты на него смотрел Адиран. Укрытый одеялами и окруженный кубиками, он не пошел спать в свою кроватку. Ани заставила Маледикта подойти к мальчику. Раздался резкий лай: собака, запертая в комнате Адирана, почуяла чужака.
Мальчик улыбнулся Маледикту, завозился в одеялах и протянул ладошку. Ани улыбнулась, принимая знак — маленькую фарфоровую куколку с черными крыльями. Она коснулась головы Адирана и проговорила:
— Спи, бескрылый.
Как и в «Камнях», Маледикт ощутил, как что-то передалось через него — не отравляющая дурнота, а что-то меньше и острее, какое-то хрустальное зернышко. Глаза Адирана начали слипаться. Вздохнув, он свернулся калачиком среди своих одеял. Собака бешено скреблась в дверь, и Ани зашипела. Животное заскулило и умолкло.
— Хела? — Дверь в комнату приоткрылась, и Ани с Маледиктом вступили в краткую внутреннюю борьбу, отстаивая необходимость того или иного шага. Кровь или хитрость? Едва-едва одолев Ани, Маледикт шмыгнул за резной сундук с игрушками и притаился в его тени.
В детскую заглянул гвардеец. Увидев, что Адиран спит, он закрыл дверь, не почувствовав запаха крови, перебивавшего все ощущения Маледикта.
Юноша на цыпочках прокрался в противоположный конец детской к двери в другую спальню. Отворив ее, он обнажил меч. В кресле при потухающем свете лампы храпела кормилица.
Ани ткнула ее кончиком меча, пустив струйку крови; женщина даже не вздрогнула и не проснулась;
