трудом удается скрывать свои чувства.
– Зачем же вам их скрывать, Прескотт? Тем более что они вполне оправданны. Кто я такая, чтобы подвергать сомнению ваши суждения?
– Я прекрасно понимаю, Эдвина, что все это вы говорили из уважения ко мне.
– Давайте будем смотреть фактам в лицо, Прескотт: я настырна, высокомерна и считаю себя непогрешимой, а свое мнение – единственно верным.
Он улыбнулся широкой добродушной улыбкой.
– Вы с Дженел поменялись местами?
– Я не шучу, Прескотт. У меня нет никакого права вас судить.
Прескотт повернулся, подошел к краю бельведера и стал вглядываться в темнеющую аллею. Дул легкий ветерок и шелестел листвой деревьев.
– Вы заслужили это право, потому что вы – мой друг.
От этих слов у Эдвины радостно екнуло сердце, но она не подала виду.
– Мне очень приятно, что вы считаете меня своим другом, так же как и я считаю другом вас. Но…
– В день, когда мы в первый раз встретились, вы попросили, чтобы я был во всем с вами честен… – Прескотт пожал плечами. – Так вот, я не был до конца правдив. В одном важном вопросе. Важном для меня.
Эдвина расширила глаза и стиснула зубы, готовая к самому худшему.
– Кэтрин Данн, Кэт… Ну… Она значила для меня нечто большее, чем я вам сказал. Она была для меня не просто преподавательницей Андерсен-Холла. И гораздо больше, чем другая воспитанница приюта, с которой я вместе рос. Кэт… – Голос Прескотта задрожал от волнения. – На протяжении многих лет она была моим лучшим другом, – проникновенно сказал он и повернулся к Эдвине, но она не видела выражения его лица, потому что его скрывала тень. – И я никого не любил так сильно, как ее. Никого, кроме своей матери…
Эдвина внезапно почувствовала легкую тошноту. У нее язык не поворачивался спросить, любил ли Прескотт эту женщину, как сестру, или это было нечто большее.
– Но у Кэт имелись свои собственные тайны. Не только от меня, но и от всех на свете.
– Вам обидно, – догадалась Эдвина, – что она не поделилась своими секретами с вами.
– Да, ужасно обидно.
От сопереживания у Эдвины защемило сердце.
– И у вас такое ощущение, что вас предали.
– Да. Я чувствую себя морально раздавленным.
Эдвина почти физически ощущала его боль.
Он тяжело вздохнул.
– Как будто то, во что я верил, моя опора в жизни, мои жизненные ориентиры – все разом исчезло… – Его голос стал хриплым.
– И директор Данн?
Прескотт молча кивнул.
Эдвина подошла к нему, взяла его руку и сжала в своих ладонях.
– Мне очень жаль, Прескотт.
Он кивнул:
– Спасибо.
Прескотт убрал свою руку и отошел прочь, и Эдвина ощутила свою беспомощность. Она не знала, как облегчить его боль.
Он принялся нервно вышагивать по деревянному полу.
– А потом Кэт вышла замуж за Маркуса…
Эдвина затаила дыхание.
– И я еще сильнее почувствовал, что меня предали.
У Эдвины все словно опустилось внутри. Она тяжело вздохнула, стараясь справиться с чувством глубокого разочарования, которое внезапно охватило ее. Он любил Кэт.
Прескотт внезапно остановился.
– Но сейчас я осознаю, что просто чувствовал себя оскорбленным из-за того, что меня сбросили со счетов, что она исключила меня из своей жизни, отгородила меня от всего, с чем ей пришлось столкнуться и через что пришлось пройти. Черт возьми, я был ее лучшим другом и даже не знал ее настоящее имя!
– Да, это тяжело, – пробормотала Эдвина.
– О да. Мне до сих пор трудно со всем этим смириться. Но мне уже не так больно, как было когда-то. В последнее время мне стало легче.
Эдвина подняла на него глаза.
