Эдвина подняла на него глаза. Она нахмурилась и готова была возразить, но потом передумала. Ее глаза удивленно расширились. Качая головой, она сказала:
– Я никогда… никогда не задумывалась о том, с чем это связано. Просто точно знала, что не хочу еще раз через это пройти.
– А зачем вам через это проходить? Ваш муж вел себя как настоящий самодур. Никто не смеет навязывать вам свою волю.
Эдвина вздохнула, словно у нее камень с души свалился, и подняла глаза к ночному небу.
– Да, вы правы, для меня брак означает подчинение чужому диктату на всю оставшуюся жизнь. Теперь, когда я поняла истинную причину моего страха перед замужеством, я словно чувствую себя освобожденной от цепей, которые меня сковывали. – Эдвина просияла. – Это в самом деле удивительно! – Затем она нахмурила лоб. – Однако для моего отца все это не имеет никакого значения.
– Наша с вами помолвка все равно скоро прикажет долго жить, Эдвина. Ведь мы так договорились?
– Да, но это не означает, что мы с отцом не поссоримся из-за этого. – Она нахмурилась. – Мне бы хотелось…
– Чего?
– Хотелось бы знать, как лучше улаживать щекотливые вопросы. Чтобы снова не получилось, как вчера с леди Помфри…
Прескотт ощутил неловкость.
– Вы не виноваты, Эдвина. Дафни вам и в подметки не годится как женщина.
Эдвина приподняла бровь.
– Однако по какой-то причине в свое время ваш выбор пал на нее, и здесь не было никакого притворства.
Прескотт и сам злился на себя из-за того, что свалял когда-то дурака. Но тогда он еще не был знаком с Эдвиной. Не подозревал, какая она на самом деле замечательная, чувственная. Но какой смысл обсуждать это? Сейчас ей хочется поговорить о Дафни. Так же как ему до этого хотелось поговорить о сэре Джеффри.
Он вздохнул и отвел глаза.
– Я и понятия не имел, что она способна… на такие некрасивые поступки. Когда я был с ней, она так себя не вела.
Эдвина вскинула голову:
– А какой она была? Я имею в виду… когда вы были с ней.
Прескотт пожал плечами:
– Забавной. Веселой. Больше мне и сказать о ней нечего. – Он подумал, что и о других женщинах ему тоже нечего было сказать. Пока он не встретился с Эдвиной.
– Так, значит, поэтому вы стали чичисбеем? Потому что это забавно и весело?
– Да, и потому что… ну… Это случилось само собой.
– Само собой?
Он вздохнул и взъерошил волосы. Ему было неловко говорить об этой стороне своей жизни, которую он так отчаянно желал забыть.
– Лет шесть назад в Андерсен-Холле к директору Данну обратилась молодая вдова, которая хотела стать покровительницей приюта. Она слышала много хорошего о приюте и хотела узнать о нем больше. – Прескотт пожал плечами. – В это время я жил с приятелем в городе, пытаясь хоть как-то свести концы с концами. Я пришел в приют, чтобы встретиться с Кэт, и наткнулся на эту даму.
– Значит, вам было около двадцати одного года?
– Да. Ну так вот. На даму произвели впечатление мое красноречие и манеры. И она была одинока…
– Значит, она покупала вам одежду, обеспечивала вас, а взамен ожидала…
– Она желала всего лишь, чтобы кто-то скрасил ее одиночество – чтобы у нее был приятный компаньон, который мог бы ее выслушать, сопровождал на балах и светских раутах. Все было абсолютно невинно.
– Абсолютно невинно? Это непостижимо, Прескотт! Мне что-то не верится, что ей не хотелось чего- то…
– Благодарю вас за комплимент, Эдвина. Нет, чего-то большего ей не хотелось. – Прескотт покачал головой, погрузившись в воспоминания. – Она была добропорядочной женщиной. Вышла замуж за своего двоюродного брата, чтобы, произведя на свет наследника, оставить собственность в семье. У нее было несколько выкидышей, и, когда ее муж умер, так и не оставив после себя потомства, она обвиняла в этом себя. Ей был нужен компаньон – вот и все. – Он вскинул голову. – У нее был небольшой круг знакомых и подруг, которые вскоре тоже стали приглашать меня в качестве сопровождающего. Я постепенно втянулся в это занятие и не мог от него отказаться. Словно сел в поезд, который шел без остановок, и не мог с него сойти.
– Пока не умер директор Данн.
– Да.
– А леди Помфри? Неужели с ней все было так же невинно?
Прескотт молчал. Он понимал, что для Эдвины очень важно, что он ответит, и он не хотел провалить все дело. Он вздохнул и тихо ответил:
