— Вот как? И что же обо мне говорят? Пожалуйста, расскажите.
Лицо Риды помрачнело.
— Говорят, что вы сбежали от мужа, что вы здесь для того, чтобы… чтобы… познать удовольствия. Говорят, вы ищете себе любовника, чтобы отомстить своему супругу.
Собственные слова привели девушку в такое смятение, что Мадлен невольно рассмеялась.
— У меня нет мужа, мадемуазель Омат, — сказала она ласково. — И никогда не было. И ни от кого я не убегаю. Никому не мщу. На самом деле я занимаюсь тем, что интересует меня больше всего: изучаю прошлое. — Она подошла к девушке. — А удовольствия, на которые тут намекают, касаются только меня.
Теперь Рида смутилась совсем, глаза ее — карие и огромные — излучали печаль. Она отпрянула от Мадлен, непрерывно теребя бахрому роскошной шали, укрывавшей ее полудетские плечи.
— Простите меня… я забылась. Даже не знаю, как это получилось. Отец очень расстроится…
Мадлен мягко ее перебила:
— Ваш отец ни о чем не узнает.
— Что? — Рида обернулась и уставилась на Мадлен.
— У меня нет причины обсуждать в беседе с хозяином этого дома то, что я услышала от вас. Я понимаю, обо мне ходят разные сплетни, и вполне естественно, что некоторые из них дошли до ваших ушей. Я могу лишь благодарить вас за прямоту, ведь вы отважились вслух произнести то, о чем другие предпочитают шушукаться втихомолку. — Она дала время Риде обдумать свои слова. — А теперь не окажете ли мне честь представить меня своему отцу?
Девушка удивленно сморгнула.
— Отцу? — Она встрепенулась. — Да-да, конечно. Буду рада. Прошу. — Рида пошла было к двери, но тут же остановилась. — Вы правда не сообщите ему о моем дурном поведении?
— Я ведь уже сказала, что не стану это делать, — с иронической строгостью ответствовала Мадлен.
— При других обстоятельствах я бы и рта не раскрыла. Просто… вы меня потрясли. Вы так молоды, так красивы. Я ожидала встретить даму постарше… ну… не такую, как вы.
— Я не так молода как вы думаете, мадемуазель, — сказала Мадлен.
Зал для приемов оказался огромным. Его величие подавляло. Колонны из зеленого мрамора, пол с мраморной головоломной мозаикой, четыре огромные хрустальные люстры — всего этого было словно бы чересчур много для полусотни гостей. Тут же играл небольшой ансамбль из пяти музыкантов, но танцевали всего несколько пар.
— Отец, — обратилась к хозяину дома Рида Омат, проведя Мадлен через зал, — пришла твоя последняя гостья.
Ямут Омат был одет в строгий вечерний костюм и, если бы не тюрбан, вполне мог сойти за итальянца. Он стоял чуть в стороне от гостей, сверля их пронзительным взглядом.
— Мадам де Монталье, наконец-то, — произнес он. — Вы не нуждаетесь в представлении.
Мадлен придержала резкое замечание, готовое слететь с языка, и в церемонном реверансе присела перед хозяином дома.
— Месье Омат, благодарю вас за любезное приглашение и прошу простить мне столь позднее у вас появление.
Властность, с какой египтянин поцеловал ее руку, дала понять, что с этим человеком надо держаться настороже. В нем ощущалось желание подчинять себе все и вся. Поэтому она улыбнулась. Дружелюбно, но без тени игривости.
— Прощать тут нечего, — с важным видом отвечал Ямут Омат. — Скорее, я должен выразить благодарность. — Он широким жестом обвел присутствующих гостей. — Мы ведь не знакомы, но вы все же приехали, чем оказали мне честь.
— Вы пригласили всю экспедицию профессора Бондиле, а я ведь тоже ее участница. — Мадлен с удовольствием отметила про себя, что все еще не утратила умения поддерживать светскую болтовню. — С вашей стороны весьма великодушно оказывать гостеприимство иностранцам, слишком многие из них некогда злоупотребляли радушием египтян. Осторожная сдержанность по отношению к европейцам, особенно к нам, французам, была бы простительна и понятна.
— Из-за Наполеона, вы хотите сказать? — уточнил Ямут Омат и, не дожидаясь ответа, театрально расхохотался, отчего кое-кто из гостей повернулся в их сторону. — Дорогая, я не из тех одержимых глупцов, что прятались по развалинам и швыряли в завоевателей камни. Я сразу понял, что любое сопротивление обречено и что лучше сотрудничать, чем сражаться. Мое процветание — Аллах велик! — служит тому подтверждением. — Он взял руку Мадлен, сунул себе под локоть и неторопливо двинулся к столикам в конце зала. — Позвольте предложить вам бокал шампанского, мадам. Сам я не пью, но для гостей держу лучшие вина. Сейчас я расскажу вам о самых удачных своих сделках.
Мадлен хотела было убрать руку, но поняла, что это будет воспринято как оскорбление.
— Я рада буду выслушать вас, месье, но, к сожалению, от шампанского придется все-таки отказаться.
— Почему? — Ямут Омат даже остановился.
— Иначе не получается. — Мадлен, воспользовавшись моментом, высвободила плененную руку. — Я не пью вина. — Она одарила магометанина самой очаровательной из своих улыбок.
— Хвала Аллаху, — сказал Омат озадаченно. При иных обстоятельствах он бы, возможно, пустился в расспросы, но сейчас это было неуместным. — Тогда что же мне вам предложить?
— С меня довольно и общества, какое у вас собралось, — ответила Мадлен, указывая на гостей. — Здесь столько новых для меня лиц, и уже одно это мне кажется просто чудесным. Я ведь в последнее время общаюсь только с коллегами, что работают у профессора Бондиле. Все они дивные люди, но… — Мило улыбнувшись, она сделала шажок в сторону. — Пожалуй, я слишком злоупотребляю вашим вниманием. Не годится отвлекать вас от остальных гостей.
Хозяину дома ничего не осталось, как изобразить на лице улыбку.
— Вы меня очень обяжете, мадам де Монталье, если соблаговолите в случае малейшей необходимости прибегнуть к моим услугам, — сказал он, слегка поклонившись, а затем направился к небольшой группе британцев; те со скучающим видом потягивали вино.
Предоставленная самой себе, Мадлен поспешила к маленькому оркестру, чувствуя, что стосковалось по музыке больше, чем ей бы хотелось признать. Она и сама музицировала, и довольно прилично, но не касалась клавиш рояля с момента отъезда из Монбюсси. Отыскав свободное кресло, Мадлен опустилась в него, чтобы в покое и без помех насладиться менуэтами Моцарта, но через пару минут ощутила, что за спиной ее кто-то стоит. Решив, что это хозяин дома, она резко встала и, обернувшись, уставилась в ярко- синие глаза незнакомца, одетого в строгий вечерний костюм.
— Я не хотел напутать вас, мадам, — произнес тот по-французски, но с явным немецким акцентом.
— А я и не испугалась, — не совсем правдиво ответила Мадлен. — Просто я думала, что ко мне подошел кто-то из наших, то есть из экспедиции профессора Бондиле.
Мужчина улыбнулся, и сеть мелких морщинок залучилась вокруг его глаз. «Сколько ему лет? — спросила она себя. — Тридцать пять? Или больше?» В блестящей каштановой шевелюре пробивалась седая прядь — словно отблеск свечи в отполированной дубовой столешнице. Незнакомец меж тем склонился к руке Мадлен.
— Мне сказали, что мы соседи. Учитывая ситуацию, я решил, что этого факта достаточно, чтобы представиться вам, не прибегая к помощи третьих лиц.
— Вы, должно быть, врач, — догадалась Мадлен, слегка присев, и добавила: — Мне рисовался совсем другой человек.
— Кругленький, бородатый, окутанный трубочным дымом? — предположил мужчина. — Так выглядел мой профессор. — Он опять улыбнулся, чуть иронично, но с долей усталости. — Эгидиус Максимилиан Фальке, к вашим услугам. Вы ведь мадам де Монталье, отважная исследовательница египетской старины?
— О, — удивилась Мадлен, вновь настораживаясь. — Почему вы так уверены, что это именно я?
