В мирное время сыновья погребают отцов, а на войне отцы - сыновей.
Часть 4
Известие о том, что массагеты потерпели поражение от персов, взбудоражило всю степь. Никогда прежде, ещё с тех времен, когда скифы вытеснили с этих земель их исконных обитателей, киммерийцев, не случалось столь сокрушительного поражения. И от кого? От тех, кого массагеты всегда привыкли считать своими данниками и за счёт которых существовали не одно десятилетие. Рабов, одежду, оружие – всё брали они в приграничных государствах, и не одно поколение отважных воинов ходило в набеги на эти земли. Плач и стон сопровождал их грабительские походы, и они привыкли держать все порубежные народы в страхе перед дикой конной лавой, всегда неожиданно накатывающейся из степных пределов. Так продолжалось год от года, и скифские племена уверовали в свою безнаказанность.
Но случилось невозможное. Гений персидского царя Кира, поднял эти народы из небытия, сплотил их своей волей вокруг одного, доселе не известного, горного племени. Образовав государство, равному которому ещё не знала мировая история он, в конце концов, бросился на своих исконных обидчиков. Степь, не ожидавшая такого отпора, в одночасье погрузилась в траур. Запылали брошенные кибитки, опустели исконные места кочевий, обезлюдила степь. Только проплешины от костровищ напоминали о том, что когда-то здесь вовсю кипела жизнь. Племена, полагаясь на быстроту своих коней, уходили с пути персидского войска подальше в степь.
Так поступало большинство, но не все. Находились племена, не желавшие склонять голову перед всемогущим царём, превыше всего ценя свободу и волю. Надеясь на свою удачу и на остроту своих копий, они встали на пути у вражеского войска. Но звезда царя Кира ещё ярко сияла на небосклоне, и боги были на его стороне, задобренные обильными жертвоприношениями и дарами. Нанёс он массагетам тяжкое поражение и теперь, в степи, в трёх днях пути от главного становища скифов, ждал изъявление покорности с их стороны.
Вольный степной ветер быстро разнёс слух о роковой для массагетов битве. Потянулись в становище Томирис, со всех сторон необъятной степи, послы от других племенных союзов. Все они, направленные своими царями и вождями, хотели выведать одно. Уйдёт ли Томирис после поражения дальше в степь или продолжит сражаться? Вот что волновало их в первую очередь. Они прекрасно понимали, что если Томирис решит скрыться со своих исконных кочевий, то это откроет путь царю Киру дальше в степь. Тогда под копыта его коня лягут, наравне с массагетами, и другие степные племена.
Когда царица встречала посланников, то во взгляде Томирис сквозила печаль, а по её глазам ничего невозможно было понять и это ввергало послов в трепет. Все знали, что она потеряла сына, и поэтому терялись в догадках как поведёт себя ослеплённая несчастьем женщина. Уступит место горю или поступит так, как ей продиктует холодный рассудок? От этого зависело многое, если не всё. Ближних людей царицы, послы обхаживали как могли, одаривая богатыми подарками. Но те, принимая подношения, только поджимали губы и... молчали. Не потому, что не хотели говорить, а потому, что сами не знали, куда направит свой гнев их царица.
Когда уже вся степь гудела от всевозможных слухов, Томирис собрала совет. На него пригласили посланников других племенных союзов. Речь её была спокойной, но в каждом слове сквозила ненависть к персам. С первых слов послы поняли – Томирис сдаваться не собирается. Она стояла неестественно прямо, сверкая драгоценными камнями на царской одежде. Сквозь белила, наложенные на лицо, проступали красные пятна. Только это напоминало всем собравшимся, как она взволнована.
-Наш предок Таргитай, - говорила она, обводя взглядом притихших вождей, - когда пришёл на эту землю, то она была необитаема и пустынна. Только ветер шевелил ковыль на степных просторах. С ним было три его сына Липоксаис, Арпоксаис и Колаксаис. Все вы знаете, что именно от них берут своё начало степные племена. Боги решили испытать наших предков, и послали им с неба четыре золотых предмета: плуг, ярмо, секиру и чашу. Только самый младший, Калаксаис, смог поднять эти предметы и отнести их к своему очагу. Именно он стал родоначальником массагетов и от него мы ведём свой род... С тех пор минула тысяча лет и сменилось не одно поколение, но мы продолжаем чтить заветы наших великих предков. Они завещали нам хранить то, что даровано богами, и всячески оберегать, – Томирис помолчала. В шатре стояла тишина, нарушаемая только потрескиванием светильников. Наконец она вскинула глаза на вельмож: - Так неужели мы отступим от того, что завещали нам предки? Нарушим волю богов, которая для нас, массагетов, священна? И отдадим наши земли на поругание врагу?... Нет, не бывать этому! Да, мы потерпели поражение, но это доказывает, что враг коварен и силён. Тем слаще будет наша победа, когда мы омоем мечи в крови врагов, - она перевела дух. Вздохнула и уже тише продолжила: - Все вы знаете, что я потеряла сына. Он и ещё много славных воинов погибло, защищая наши кочевья. Я ещё раз спрашиваю - так неужели мы оскорбим их память и отступим?... Вы знаете, племена массагетов обескровлены этой войной и одним нам не выстоять. Пусть даже я посажу на коней женщин и детей, нас всё равно будет мало против столь грозного врага... Это не трусость, массагеты никогда не боялись умереть с мечом в руках. Но у нас ещё не было столь могущественного соперника. Я хочу, чтобы вы поняли - только сообща мы сможем одолеть его... Я обращаюсь к вам, послы дружественных нам племён. Передайте своим владыкам моё слово. Пусть шлют мне в помощь воинов, кто сколько сможет. Иначе, чтобы сохранить своё царство, мне придётся отступить дальше в степь. И Кир, ненасытный в своей жадности, двинется дальше.
Томирис знала, чем склонить племена на свою сторону. Только страх за свои кочевья, за своё благополучие, могло сплотить их. Она не ошиблась. Как только закончился совет, в разные стороны полетели гонцы с призывами объединяться под знамёна массагетской царицы Томирис.
Оставшись одна, Томирис, наконец, позволила себе превратиться из царицы в женщину и мать. С того самого момента, когда она получила известие, что её сын погиб, горе разрывало сердце матери. Силой воли она загнала его вглубь своего сознания, заставив себя двигаться, говорить, убеждать. Томирис понимала, что не время рыдать по убиенным воинам. Месть сушила ей слёзы и наполняла всё существо гневом и ненавистью. Но наедине со своими мыслями, она была не в силах совладать с собой.
Томирис сидела на троне и беззвучно плакала. Тело её мелко дрожало, а слёзы, стекая по щёкам, оставляли грязные бороздки на лице, сразу превратив его в неживую маску. В таком виде ни кто не мог видеть грозную царицу, но сейчас её это мало волновало.
Томирис почувствовала на своих плечах чьи-то руки. Она подняла голову и увидела Атея. Он стоял и молча смотрел на плачущую женщину. Она уткнулась в его кожаную безрукавку и по-настоящему дала выход своему горю, зарыдав в голос. Из-за полога высунулась голова испуганной служанки, но Атей, грозно
