существовала' [56]. У религиозного человека истинный смысл этого желания выражается в молитвенной просьбе'… да приидет царствие Твое'.
4 Псих, защита
Если говорить на языке психоанализа, то конечная задача сознания состоит в создании гармонического единства между влечениями к жизни и смерти, между либидо и танатосом. Сознание пытается создать такую когнитивную картину мира, которая внутренне была бы лишена противоречий, такая картина мира должна обладать ясностью, прозрачностью. Эта картина мира должна быть стройной, целостной, она должна обеспечить максимум комфорта в этом мире. Мир должен быть управляемым, регулируемым, прогнозируемым в своем развитии. Человек хочет знать, что каждый его шаг логичен, у него есть причина и следствие. В этом обладании каузальностью человек даже готов нести ответственность за то следствие, которое не предполагалось. Как пишет Ева Анчел (венгерский философ), 'человеку труднее жить, когда он сознает, что не может воздействовать на все последствия, вызванные его действиями. Гораздо легче дышится, когда он возлагает на себя вину 'безвинно', хотя бы с точки зрения своих намерений' [2]. Человек готов казнить себя за то, что он послал своего близкого купить молока, а тот становится жертвой уличной катастрофы. Это изначально заданная возможность этоса (ответственности за все) и желание осмысленного бытия на уровне переработки сложных, проблемных, конфликтных, кризисных ситуаций часто оборачивается использованием рационализации.
Рациональное объяснение как защитный механизм направлено не на разрешение противоречия как основы конфликта, а на снятие напряжения при переживании дискомфорта с помощью квазилогичных объяснений. Некоторые противоречия вообще не снимаются. Нужно уметь пребывать в противоречии. Например, ситуация в знаменитом мифе о Сизифе никак не решаема. Зачем делать то, что не имеет смысла? А Сизиф все равно тащит свой камень на вершину. Для него это — единственная возможность реализации этоса.
Проблематичность знания о мире и о себе мучительна для индивидуального сознания. Проявиться она может двояко:
Это — отсутствие информированности о том, что меня интересует. Той информации, которой я обладаю, недостаточно, а расширить, дополнить, углубить информацию до такого уровня, который создавал бы у меня чувство полного информационного владения ситуацией, нет никакой возможности или просто- напросто чрезвычайно трудоемко. В этом случае человек начинает выстраивать свои гипотезы, дополнять отсутствующие информационные звенья, строить свои схемы объяснения. Объяснить что-то — означает вписать объясняемый предмет в те системы и классификации, которые у человека уже существуют, найти этому предмету причину и место в уже имеющихся информационных схемах.
Такого рода рационализацию иллюстрирует объяснение испытуемого после постгипнотического внушения, т. е. пример, с которого мы начали эту главу.
Можно взять ситуацию из обыденной жизни. Давайте вспомним, что накручивает в своем 'воспаленном' мозгу человек, с нетерпением ожидающий кого-то или что- то. Один абитуриент, не увидев себя в списках поступивших, считает, что это просто невнимательность при составлении списка. Для другого — это очередное подтверждение тотального невезения в жизни. Чем неопределеннее, незаструктурированнее значимая информация, тем больше вероятность ее субъективного прочтения, ее интерпретации.
Неожиданные, даже нелепые поступки истолковываются так, что они выглядят вполне благопристойно и привлекательно. По той же схеме идет оправдание неэтического поведения. Первоначально тот, кто берет взятки, чувствует, что его поступок не согласуется с общей моралью и он выстраивает защиту: 'Берут все, Иванов берет больше и даже деньгами. И вообще это не взятка, а подарок за особое внимание'.
Проблематичность знания может проявляться в наличии множества знаний (концептов, мнений) по одному предмету. Это могут быть: логическая несогласованность двух знаний; несогласованность знания с культурными нормами; несогласованность с прошлым опытом и зна- быться и остаться в невинном неведении скоротечности жизни, ее трагичности и жить дальше как жили до этого, т. е. стараются остаться в животном состоянии, ибо только человек ведает, что его пребывание на этой земле конечно. Есть от чего прийти в отчаяние.
Нашу книгу мы начали с примера психозащитной переработки ситуации экзистенциальной встречи со смертью. Музиль продемонстрировал нам многие уловки сознания и поведения в рациональном и социально организованном овладении ситуацией встречи танатоса с либидо. Мы возвращаем читателя к введению. Здесь же мы указываем на одну небольшую деталь в описании поведения людей при столкновении со смертью реального конкретного человека. Писатель психоаналитически точно подметил, что в суетливом поведении вокруг несчастного 'никто, собственно, не преследовал этим никакой другой цели, кроме как заполнить время, пока со спасательной службой не прибудет умелая и полномочная помощь' [38, с.33]. Вряд ли Музиль знал об опытах современного ему психолога Курта Левина, но совпадение поразительно. К.Левин показал, что в бессмысленной, незаструктурированной ситуации человек ищет рациональную опору для своего дальнейшего поведения. В одной из экспериментальных серий психолог оставлял испытуемого одного на довольно продолжительное время. Прождав 10–15 минут, испытуемый, так и не дождавшись экспериментатора, впадал в состояние колебания, растерянности и нерешительности. Одна из испытуемых придала своему бессмысленному ожиданию цель, связав свои дальнейшие действия с часовой стрелкой. Она решила: 'Как только стрелка займет перпендикулярное положение, я уйду'. Благодаря данному действию испытуемая видоизменила свое 'психологическое поле', сняла таким образом напряженное состояние, возникающее в результате попадания в бессмысленную ситуацию. Она перевела свое бессмысленное состояние в субъективно осмысленное.
В экспериментах другого психолога, Коффки, испытуемым давался ряд бессмысленных поручений. При этом обнаружилась тенденция к их осмыслению, поискам смыслов, приданию смысла совершено бессмысленным действиям.
Примеры со структурированием времени и внесением смысла в ситуацию призваны показать, что рационализация как защитный механизм проявляется не только в умственной, когнитивной сфере, но и в поведенческой, другими словами, когнитивная рационализация передается в поведенческом сопровождении. В этом случае поведение выстраивается жестко рационально, по алгоритму, никакой спонтанности не допускается. Поведение превращается в ритуал, который несет смысл только при точном своем соблюдении. В дальнейшем когнитивное обоснование ритуала может уйти, исчезнуть, забыться, остается только воля и ее автоматическое исполнение. Ритуализация завораживает, 'заговаривает' действительность. Такая связь когнитивной рационализации с риту- ализацией поведения наводит нас на вопрос о том, не является ли обцессивный невроз (невроз навязчивых состояний) следствием такой смычки в рационализации. Вспомним детские заговоры: 'Кто на черточку наступит, тот Ленина погубит'. Навязчивое поведение успокаивает, снимает страх (заметим, только на время) в том случае, если оно рационализировано, 'обосновано'. А рациональное обоснование с необходимостью требует точного и тщательного исполнения навязчивого действия (мытье рук, запирание в определенной последовательности всех замков и запоров и т. д.).
Рационализация направлена на сохранение статуса кво жизненной ситуации. Нежелание перемен необходимо обосновать. Для этого прекрасно подходит рационализация.
Рассмотрим ситуацию Обломова, в частности письмо его к Ольге. Обломова страшит любовь Ольги, она 'выдернет' его из привычного ему состояния лени и душевного покоя. Эта любовь хлопотна для него. Обломов боится, что любовь к Ольге сделается 'не роскошью жизни', а необходимостью. Как он пишет сам: 'Все это (сердечные волнения, тревоги и радости) к лицу молодости, которая легко переносит и приятные и неприятные волнения; а мне к лицу покой, хотя скучный, сонный, но он знаком мне; а с бурями я не управляюсь'.
К какому иезуитски-интеллигентному приему он прибегает в письме! Он пытается втолковать Ольге, что ее любовь, хотя и искренняя, но 'ненастоящая; это только бессознательная потребность любить, которая за недостатком настоящей любви, за отсутствием огня, горит фальшивым, негреющим светом, высказывается иногда у женщин в ласках к ребенку, к другой женщине, даже просто в слезах или истерических припадках'. Ее любовь к нему, дескать, только преддверье, пролог. И когда она (любовь) действительно придет, ей будет стыдно.
