но она нужна для того, чтобы оправдать осуществленное по второму пути поведение: 'Да, я накричал на него. Во-первых, он иного и не понимает. Во-вторых, нельзя оставлять без внимания такие выходки'. Рационализация подкрепляет иллюзорный выбор. Здесь выбор только между способами — ловушка, поставленная загнанному рационализацией сознанию.
Выгоды рационализации. Мир предстает стройным, логически обоснованным, предсказуемым, прогнозируемым. Рационализация придает уверенность, снимает тревогу, напряжение. Рационализация позволяет сохранить самоуважение, 'выйти сухим из воды', 'сохранить лицо' в ситуациях, которые несут в себе нелицеприятную информацию. Она меняет отношение к релевантному предмету, позволяя ничего не менять в самом себе.
Минусы рационализации. Как мы ни старались отметить положительные функции рационализации, читатель, видимо, заметит, что выгоды эти достаточно сомнительны.
Используя рационализацию, человек не решает проблему, из-за которой защита и возникла. Происходит 'отодвигание' конструктивного решения проблемы во времени или в пространстве. Рационализация, обслуживая желание выглядеть перед собой или другими лучше, чем на самом деле, даже усугубляет проблемы, замедляет, если вообще не останавливает личностный рост. Укрощает внутренний мир личности, мышление становится шаблонным, ригидным, используются одни и те же схемы объяснения, быстро, без задержки навешиваются ярлыки, человек все знает, все может объяснить и предвидеть. Не остается места для удивления и чудес. Человек становится глух и слеп к тому, что не попадает в прокрустово ложе логических объяснений.
Работа с рационализацией. Как мы уже указывали, работа с защитными механизмами предполагает, во-пер- вых, их выявление, опознание, а затем наработку приемов по их преодолению. Рационализация, видимо, — тот защитный механизм, который опознается в основном на вербальном материале, то, что человек говорит вслух и 'про себя' в ситуациях затруднения. 'Рациональный' человек быстр в объяснениях (никакой остановки); так же легко рождаются оценки, охотно и без задержки раздает советы; это и понятно, ему сразу все становится ясно. Рациональный человек живет в ясном и одномерном мире.
Задайтесь вопросами: 'Насколько вы быстры в объяснениях? Стремитесь ли выстраивать однозначные причинно-следственные связи? Осталось ли в вашем переживании мира удивление, чувство прикосновения к тайне или вами двигает почти маниакальная страсть раскрыть все тайны?' Не спешите все объяснить. Оставьте время для переживания, чувств, не уходите от удивления в объяснения, продлите удивление. Не спешите с ответами. Не спешите с интерпретациями, особенно с интерпретациями чужого поведения. Не будьте самоуверенными в выводах. Пусть всякий наблюдаемый факт вашего поведения и поведения другого человека поначалу будет воспринят как нечто уникальное. Сделать из него просто иллюстрацию некоего закона всегда успеет ваша жизненная логика.
5. Ирония
У нас не вызывало сомнения, что глава об иронии должна располагаться сразу же за 'Рационализацией'. Глобальная схожесть иронии с рационализацией или даже производность от нее — в вербальной переработке ситуаций, сложность и противоречивость которых не только переживается личностью, но и осознается. Как же мы были удивлены и тем, что ирония и рационализация схожи также и функционально в решении ситуаций, когда попытались проникнуть в этимологию слова 'ирония' и обратились к одной изработа А.Ф.Лосева. Этот поразительный философ, культуролог и лингвист (эта последняя его ипостась больше всего нас и интересовала) проанализировал разные по времени и содержанию аспекты понимания иронии [34].
Греческое Eiroозначает 'говорю', 'говорить'. Из него следует латинское verbum, немецкое Wort, английское Word.Все они сейчас обозначают 'слово'. В древние времена 'говорить', 'пользоваться словом' имело значение и 'заговаривать', 'пользоваться заговором' (в том числе, в смысле 'лечить'). Ритуальное значение. Eiroсохранилось в этимологии русского 'врач', а 'врач' соприкасается со старославянским 'вру', 'врать' (меньше всего нам хотелось бы делать выпады против медиков, право же, мы не хотим иронизировать над ними).
В конечном счете в древнегреческом 'иронизировать' стало означать 'говорить ложь', 'насмехаться', 'притворяться', а 'ироник' — это человек, 'обманывающий с помощью слов'. Всегда возникал вопрос, на что направлены ирония, обман. У Платона 'ирония — это не просто обман и пустословие, это то, что выражает обман только с внешней стороны, и то, что по существу выражает полную противоположность тому, что не выражается. Это — какая-то насмешка или издевательство, содержащее в себе весьма ясную печать, направленную на то, чтобы под видом самоунижения добиваться высшей справедливой цели' [34, с.60–61]. Самым ярким носителем такой иронии является Сократ. С ее помощью Сократ строил свое бесконечное вопрошание к своему собеседнику, в результате чего тому открывалась истина. Сократовская ирония — на службе истине.
В 'Никомаховой этике' Аристотель располагает в следующем ряду понятия 'хвастовство — истина — ирония'. Притворство в сторону преувеличения есть хвастовство, и носитель его есть хвастун. Притворство в сторону преуменьшения есть ирония, и носитель ее — ироник' [II, 7, 1108а, 19–23]. 'Тех, кто говорит неправду о себе, в невыгодном для него свете, но не без знания (об этом), тот ироник; если он приукрашивает, он хвастун' [III, 1234 а, 1]. 'Тот же, кто придерживается середины, являясь самим собой как человек истины и в жизни, и в слане, признает в отношении себя только то, что ему свойственно, не преувеличивает этого и не приуменьшает' [IV, 13, 1127, 21–26].
После Платона и Аристотеля появляется второй, скорее отрицательный, оттенок в понимании иронии. Это второе понимание не было чуждо и Аристотелю, который усматривал в иронии некоторое пренебрежительное отношение к людям. Но в целом Аристотель ставил иронию очень высоко и считал, что обладание ею есть свойство величия души.
Наиболее полно отрицательные аспекты иронии выразил Теофраст в своих 'Характерах': ирония — это 'сокрытие собственной враждебности, игнорирование враждебных намерений противника, успокаивающее воздействие на обиженного, отстранение назойливости (или доведение до его сознания собственной назойливости), утаивание собственных поступков' [34, с.68]. Под таким описанием функции иронии мог бы подписаться и Фрейд.
Аристон Кеосский (III в. до н. э.) считал, что склонность к иронии — это признак скрываемого высокомерия. Аристон причислял к 'высокомерным' философам и Сократа. В своих диалогах Сократ как будто бы возвеличивает своих собеседников, называет их 'добрыми', 'сладкими', 'благородными', 'мужественными' и унижает себя. Такая тактика ведения разговора приводит к обратному: Сократ, возвеличивая других и унижая себя на словах, в реальности возвеличивает себя. Конечно же, тут есть отличие от других: другие возвеличивают себя, принижая и унижая прочих.
Но что нам анализ античной иронии, проведенный А.Ф.Лосевым? А то, что содержание иронии, техники ее выражения и функции в целом и в главном совпадают с современным пониманием двойственного характера иронии:
Ирония — выразительный прием, противоположный выражаемой идее. Говорю противоположное тому, что подразумеваю. По форме хвалю, по сути порицаю. И наоборот: по форме уничижаю, по сути возвеличиваю, хвалю, 'поглаживаю'. В иронии мое 'да' всегда означает 'нет', а за выражением 'нет' маячит 'да'.
Какой бы ни была благородной цель у иронии, например, породить высокую идею, открыть глаза на что-то, в том числе на себя, все же эта идея в иронии утверждается отрицательными средствами.
Несмотря на великодушие замыслов иронии, или даже несмотря на ее бескорыстие, ирония дает самоудовлетворение. И право же, это не только эстетическое самоудовлетворение.
Человеку, пользующемуся иронией, приписывают черты тонкого ума, наблюдательность, 'медлительность', 'бездеятельность мудреца' (не моментальная реактивность). Аристотель даже указывал на 'величие души' ироника.
Лингвистические и культурологические изыскания А.Ф.Лосева окончательно убедили нас в том, что ирония хотя и умный (как признак 'тонкого ума'), благородный (как признак 'величия души'), изящный
