один другого охранять честь, целость и независимость». Он ответил с полной готовностью на обращение Англии и по просьбе английского правительства послал к британским берегам эскадру под начальством адмирала Макарова.
В половине мая таинственная тулонская экспедиция тронулась в путь. Состояла она из трехсот транспортных судов и семидесяти двух военных кораблей. На борту транспортов находилось около тридцати шести тысяч десантных войск. Все заинтересованные государства с напряженным вниманием следили за движением экспедиции.
Если французы действительно имели намерение войти в Черное море, то позицию Турции предугадать было не трудно. Влияние Франции на Оттоманскую Порту было всегда очень велико. Турция могла либо пропустить французский флот через проливы, либо даже выступить на стороне Франции. Тогда Черноморскому флоту пришлось бы сражаться сразу с двумя противниками.
Ушаков зашел с эскадрой в Севастополь за пресной водой и свежей провизией, чтоб потом снова выйти в море и, может быть, дать сражение новому врагу.
Но ему как-то не верилось, что этот враг появится в Черном море. Когда хотят скрыть истинную цель, начинают указывать цели другие. И не потому ли так много говорят о нападении французов на Россию, что флот их идет совсем в ином направлении? Но в каком? Какую задачу он должен решить?
Ушаков много думал об этом, но, вернувшись с берега на корабль, он сел писать рапорт императору и к мыслям своим вернуться не мог.
Сквозь открытое окно доносился до него плеск, удары весел, слова команды и визг блоков при подъеме бочек с водой, ромом и уксусом, который считался вернейшим средством против распространения заразных болезней и прибавлялся к воде, когда та начинала портиться.
В городе и жители и члены магистрата были очень встревожены слухами о приближении французов. Ушакова засыпали вопросами, куда бы он ни приходил, его ожидали даже на улице люди, желавшие знать будущее, которое было не известно никому. Ушаков пытался успокоить всех, но скрывать опасности не хотел, чтоб она не застала никого врасплох и чтоб, ожидая ее, к ней несколько привыкли. Особенно одолевал адмирала начальник гарнизона Абасов. Трусом он не был, но любил покой и разленился. Его страшило не столько возможное появление французов, сколько необходимость что-то делать, и делать быстро, точно и без передышки. Пугала Абасова и та ответственность, которая ляжет на его плечи в случае военных действий. И он прилип к Ушакову, как клещ, только от него ожидая спасения.
Заканчивая рапорт, Ушаков услышал тяжелые шаги, нерешительное топтание у дверей каюты и робкий виноватый стук.
– Входите, – сказал адмирал, морщась и продолжая писать.
Абасов вошел на цыпочках и тихонько сел на диван.
– Вы пишите, пишите, я подожду, – сказал он, дыша, словно только что приведенный в чувство утопленник, и обливаясь потом.
Ушаков спокойно закончил рапорт, перечитал его и только тогда повернулся к гостю.
– Вы с каким делом ко мне, Василий Кириллович?
– Да вот насчет охраны пороховых погребов, – ответил Абасов, но Ушаков понимал, что погреба тут только для виду – Как вы изволили приказать, я охрану усилил.
– Так вы за этим через весь рейд ко мне прибыли? Толстяк даже не краснел, а с видимым простодушием разводил руками.
– Хотел еще спросить вас, Федор Федорович, на что же это похоже? – в сотый раз спрашивал он. – Французская эскадра уже в Средиземном море, а на мой запрос начальнику края ни ответа, ни привета. Ведь ежели французы явятся перед Севастополем, поздно будет ордера писать.
– Ну в таком случае мы с вами и без ордеров будем действовать, – отвечал терпеливо Ушаков.
Начальник гарнизона молодцевато вскидывал ожиревшие плечи.
– Долг перед отечеством мы с вами, Федор Федорович, выполним свято. Но тут, может, не одни качества Марса требуются, а политика…
Полковник Абасов обычно закрывал один глаз, чтоб показать, какая хитрая штука эта политика. Она представлялась ему чем-то вроде всеобщего взаимного надувательства.
– У французов этот их генерал Бонапарт, говорят, отменно продувная бестия! – восклицал Абасов. – Он и у себя дома и везде всех обошел.
Адмирал невольно улыбнулся. Начальник гарнизона хоть и не признавался в этом, но, видимо, считал возможным, что Бонапарт и его обойдет.
Абасов очень постарел за последнее время и от ожирения часто засыпал при гостях. Но ему, конечно, не положено было по службе поддаваться хитростям какого-то там Бонапарта.
– Авось Бог не выдаст, – отвечал адмирал. – Да и скорее всего с Бонапартом нам не встречаться. По сведениям моим, он с флотом идет к Кандии.
– Говорят, семьсот судов у него.
– Если семьсот, то, значит, более всего транспортов, а на транспортах войска.
– Слухи есть, что он Мальту взял. А это прямой вызов государю нашему. По рыцарскому нраву своему император не потерпит…
Адмирал хоть и не верил, что войны могут начинаться по причине рыцарских нравов, но ничего на это не возразил.
– Мыслю я, – сказал он, застегивая и вновь расстегивая пуговицу нового зеленого мундира, – что Бонапарт не в Черное море держит свой путь, а в Индию, которая издревле влечет к себе всех на поживу – И эта не раз уже возникавшая мысль представилась Ушакову единственно достоверной и объяснявшей все.
– Полноте, полноте, Федор Федорович! Цель французов – сломить могущество наше. Такова сия цель была прежде, когда они турок на нас натравили, такова и теперь.
– Это правда, государь мой. Плохо то, что нет у нас с вами никаких известий, кроме слухов, коими сейчас в городе все умы питаются.
– Да, все пребывают в недоумении… – вздохнул Абасов.
Ему было очень тяжело в мундире и лакированных ботфортах. Прежде он бы пришел к адмиралу запросто, но теперь предписывалось строго соблюдать форму и терпеливо преть в толстом сукне. День выдался нестерпимо жаркий и безветренный. В такую погоду начальник гарнизона чувствовал себя особенно неуверенно.
– Что до меня, Федор Федорович, то я всегда за честь считал быть помощником вашим. Но все же пусть бы сии якобинские канальи пожирали друг друга у себя дома, – говорил он, глядя на адмирала заплывшими глазами.
Абасов очень радовался, когда адмирал, обсуждая план совместных действий и обороны города и порта, отдавал ему приказания. Он никогда не возражал и все выполнял очень точно. Потом приходил опять, ласково моргал, сидел и мешал работать. В таких случаях адмирал бесцеремонно занимался своими делами или уходил совсем из кабинета. Но это мало действовало на докучливого гостя, и, вернувшись обратно, адмирал заставал его все на том же месте. Начальник гарнизона сладко и безмятежно спал. Открыв глаза, он говорил:
– Вы, государь мой Федор Федорович, не обращайте внимания на меня, окаянного. Жир проклятый мне и разум-то задавил. Надо полагать, скоро и вовсе в домовину уложит. Приказывайте, все исполню.
Адмирал видел, что гость его хитрит и что далеко не в таком плачевном состоянии его здоровье. А повадился он ходить и стал так исполнителен тоже не без задней мысли свалить с себя ответственность на другого. Увлеченный постоянными комбинациями по части казенных денег и солдатского продовольствия, Абасов запустил свои военные обязанности, и ожидаемое появление Бонапарта перед Севастополем очень его испугало. Тяжело ворочаясь на диване, он воскликнул с притворным негодованием:
– Вот о нас с вами словно забыли! – и добавил с сердечным вздохом: – Ах, ежели б жива была государыня!
Ушаков не подхватил этой реплики. Он делал вид, что погружен в свое донесение.
Положение было тревожное и неопределенное. Но в таких случаях Ушаков умел терпеть. Он тщательно собирал сведения, приказывал опрашивать все купеческие суда. И вчера узнал от шкипера-грека, что Диван[12] дал приказ о вооружении турецкого флота. Но с какой целью
