царство.
Адмирал Нельсон приступил к королю со всей решительностью и непреодолимым напором. Он назвал систему отсрочек жалкой и вредной, угрожал, что, если она не будет оставлена, все погибнет.
Король уныло слушал. Он боялся, что английская эскадра уйдет, а английский кабинет не даст денег. Адмирал без обиняков разъяснил ему, что деньги любят смелость. Англия желает видеть мужественные усилия неаполитанцев к отражению французов.
– Ваша армия, государь, лучшая из всех армий Европы, – ласково произнес Актон, глядя на короля преданными синими глазами, опушенными золотистой щеточкой ресниц.
Фердинанд опустил табакерку. Он никак не предполагал, что его армия лучшая в Европе.
– Я думаю, что действительно трудно найти более храброе и преданное войско, – сказал Нельсон. Заметив ироническую усмешку маркиза де Галло, он подумал с презрением и гневом: «Сделав его министром, потеряли отличного франта».
Де Галло, действительно, несмотря на тревожное время, сиял белым атласным камзолом, безупречными манжетами и старинным перстнем на выхоленной руке.
– С самого моего прибытия в Неаполь я нашел во всех сословиях, от высшего до низшего, пламенное желание сразиться с французами, – горячо и страстно продолжал адмирал. – Чего ждать, государь? У вас тридцать тысяч войска. У Шампионнэ, с его якобинцами, нет и половины.
Нельсон стучал своей единственной рукой по спинке стула. Глаза королевы блестели восторгом и гневом.
– Вы слышите, государь? Что вы молчите? – воскликнула она.
– Слышу, мой слух еще не изменил мне, – отвечал король, готовясь к обычной перепалке.
Но маркиз де Галло произнес, глядя в потолок:
– Не следует ли подождать ответа его величества австрийского императора, обещавшего нам содействие?
Нельсон так отшвырнул стул, что тот проехал по паркету и остановился перед Актоном. Актон спокойно поставил его рядом с собой.
– Опять ждать, сударь! – возвысил голос адмирал. – Ждать, пока французы соберут свои войска? Сейчас части их рассеяны, они не смогут ответить на удар, нанесенный мужественным народом. Я видел этот народ. Я знаю его чувства.
Нельсон беседовал через переводчика с матросами неаполитанского корабля, с двумя солдатами и лотошником, продававшим апельсины. После этих бесед адмирал получил полную уверенность, что как нельзя лучше изучил дух неаполитанского народа.
– На пост главнокомандующего мы приглашаем генерала Макка, того, который освободил Мастрих и отбросил французов за Рейн. Его к нам посылает император! – вскричала ликующим голосом королева.
Леди Гамильтон нежно сжала ее руку.
В то время как кругом бушевали страсти, один лорд Гамильтон оставался равнодушным. Свинцовые веки его были опущены, он ощупывал языком начавший шататься зуб.
Этот человек имел лишь одно верование, растеряв все другие. Оно заключалось в том, что люди рождены для удовольствий и могут добиваться их любыми средствами. Так как невозможно было иметь все удовольствия, да и годы постепенно сокращали их число, лорд Гамильтон оставил за собой немногие. Помимо распутства, которым он всегда славился, посол увлекался античным искусством. Он за бесценок скупал у невежественных неаполитанских вельмож древние вазы, статуэтки, камеи и с большим барышом «уступал» их потом Британскому Королевскому обществу. Таким образом, поклонение красоте сочеталось у него с хорошим доходом и даже свидетельствовало о любви к отечеству. Он думал со скукой: «Лишь бы остались целы мои вазы и камеи, остальное я предоставляю неприятелю».
Судьба Неаполитанского королевства занимала его не более чем здоровье китайского императора. Но лорд Гамильтон счел нужным поддержать своего пылкого друга.
– Государь, – сказал он Фердинанду, – если вы решились подарить королевство ваше французам, скажите нам, и мы удалимся.
Король молчал. Даже нельзя было определить, слушает он, что говорят вокруг него, или нет.
При виде его румяных щек, так и брызжущей каким-то непобедимым здоровьем фигуры и крепких, словно сбитых молотками икр всякий мог потерять последнее терпение.
Грубым и резким тоном командира, перед которым стоит тупица, Нельсон сказал:
– Мы должны начать войну, прежде чем она будет объявлена, и направить удар на папские владения.
Ласковый, льющийся прямо в душу голос Актона один ответил адмиралу:
– Дорогой лорд, вопрос этот решен. Надо только приступить к его исполнению.
Министр иностранных дел Актон очень хорошо знал, что никакие вопросы нельзя считать окончательно решенными, если король принимал в них участие. Светлые глаза Фердинанда начинали подозрительно моргать, что означало явное усиление душевного неустройства. Актон и поспешил направить общее внимание к самому важному – к плану военных действий.
В начале своей карьеры Актон был фаворитом Каролины, потом стал ее добрым советником и другом. Она звала его «папа Актон». И министр делил свою преданность неаполитанской королеве с еще более пылкой преданностью британскому кабинету.
Мягко и незаметно он дал нужное направление совещанию, и сразу стало все ясно. План военных действий обсуждался, так сказать, начерно, поскольку главнокомандующий генерал Макк еще не прибыл. Решающее слово, конечно, принадлежало ему. Но нетерпение Нельсона и королевы было так велико, что они не могли ни думать, ни говорить ни о чем, кроме давно уже решенного похода.
Предполагалось, что неаполитанская армия двинется пятью колоннами по параллельным дорогам на Рим и папские владения, смежные с Абруццо. Четыре тысячи пехоты будут посажены на английские корабли, конница – на португальские. Нельсон приведет их в Ливорно, где они и высадятся под начальством генерала Казелли. С генералом Макком отправится и король.
– Бог благословит наши усилия! – прошептала королева.
Наступила полная тишина, во время которой Каролина и леди Эмма молились, а остальные молчали, наклонив головы.
И вдруг это прозрачное, благочестивое мгновение прервал здоровый, грубый голос короля:
– А, ей-богу, было бы лучше подождать, пока в Италию придет русская армия. Право, было бы вернее, а?
Королева вздрогнула, как от удара.
– Вы, – начала она, и подбородок ее задрожал, – вы понимаете, что говорите?
– А почему бы и нет? – ответил король с дерзостью отчаяния. Он не только никогда не чувствовал себя полководцем, но и не видел ничего привлекательного в том, что будет сопровождать славнейшего из них.
Нельсон, бледный от гнева, так стиснул плечо Гамильтона, что сэр Уильям слегка поморщился. Глаза леди Эммы вспыхнули ярким огнем, который напоминал о том, что она всюду вносила страстность своей натуры.
– Если так, я завтра ухожу со своей эскадрой, – тихим от бешенства голосом произнес Нельсон.
Актон почтительно и нежно поцеловал руку Фердинанда.
– Мой добрый, любимый государь, я понимаю вашу осторожность. Но ведь ваша армия – лучшая в Европе, следовательно, она лучше и русской армии. С такими солдатами можно идти вперед, не опасаясь за свою судьбу.
Лорд Гамильтон заметил равнодушно:
– Британский кабинет готовится отпустить кредиты только в том случае, если будет иметь уверенность в решимости вашего величества.
Король беспомощно оглянулся на маркиза де Галло. Де Галло был сторонником русской ориентации и яростным противником слишком смелых замыслов «морского Дон Кихота», как называл он Нельсона. Но он не мог сопротивляться один «британскому напору» адмирала и восторженной истерике королевы.
Король ясно видел, что не способен предотвратить событий. Адмиралов и генералов он мог уговаривать или спорить с ними, но фунт стерлингов был совершенно неумолим.
