– Я возлагаю свою надежду на Бога, – сказал король уныло и покорно. – И не отступлю от того, что мы начали.
4
Почти вся гостиная посольского дома была занята ящиками, на диванах и стульях валялись солома и обрывки веревок. Черные вазы, опоясанные красным орнаментом, стояли на лакированных столах из палисандрового дерева. Они были похожи на негритянок, стянутых в талиях огненными шалями. Лорд Гамильтон осторожно и с любовью проводил толстой рукой по их краям. Ввиду тревожного положения в Неаполитанском королевстве он отправлял свои коллекции в Англию.
Нельсон сидел против окна, и лицо его казалось серым, утомленным, почти неживым. Узкий подбородок его еще больше заострился, и всегда спутанные волосы свесились до самых глаз.
– Острова уже были бы нашими! – угрюмо сказал Нельсон. – Сэр Уильям, вы понимаете это?
– Да, мой друг. Но ничем не могу помочь.
– Если бы адмирал Ушаков опоздал немного! Ведь Трубридж был готов отплыть в Корфу. Русские опередили нас!
– Что делать… Будь я Богом, то действовал бы, конечно, в интересах Великобритании, но я человек, и могу только скорбеть, – сокрушенно ответил лорд Гамильтон.
Однако его печаль никак не относилась к Ионическим островам. Его беспокоили коллекции, а Нельсон мешал ему следить за упаковкой ваз и большой статуэтки Пана, играющего на флейте.
– Надо было послать Трубриджа тотчас после Абукира, – продолжал растравлять себя адмирал, вытирая платком бледные губы. Последнее время пылкая душа его горела, как на огне. Теперь наступил период тоски и упадка: такие переходы часто терзали Нельсона.
– Бесплодно сожалеть о том, что сделано, – пробормотал Гамильтон, взглянув на жену. Его взгляд приказывал: «Успокойте же нашего друга, моя дорогая».
Леди Гамильтон поняла этот взгляд. Она приблизилась к адмиралу, шурша складками легкого платья, и Нельсон увидел у самых своих глаз мягкий блеск ее зрачков.
– Пока вы живы, ничто не может погибнуть! – прошептала она. – Вы сами уверяли, что адмирал Ушаков не сможет взять Корфу. К тому же у нас остается Мальта.
Эмма Гамильтон была не только подругой и поверенной неаполитанской королевы, но и любовницей Нельсона. Вот почему она считала себя причастной к мировой истории и всегда говорила: «Наша Мальта, наше королевство, наша политика». Последняя представлялась ей, как и неаполитанской королеве, бесконечной цепью сплетен и интриг.
– Дорогая леди! – сказал адмирал. – Я не знаю другой женщины, которая равнялась бы вам хоть в чем-нибудь. Но вы не правы. Русский император недаром объявил себя гроссмейстером Мальтийского ордена. И вы увидите, что адмирал Ушаков пошлет к Мальте свои суда и свои прокламации!
Гамильтон проговорил, скрывая нетерпение:
– Вам надо поговорить с Келимом-эфенди. Великий визирь прислал его не только для того, чтобы он вручил вам письма.
Келим-эфенди недавно прибыл из Константинополя в Неаполь. Это был задумчивый турок, какие часто встречались среди завсегдатаев кофеен. Он говорил тихо и мягко; о чем бы ни шла речь, глаза его сохраняли мечтательное выражение. Чалма свидетельствовала о том, что он не раз побывал в Мекке, а сухое темное лицо его походило на аскетический лик дервиша.
Едва Гамильтон подал свой совет, как Нельсон тотчас же послал за Келимом-эфенди. Адмирал не умел переживать один ни радостей, ни огорчений. Свою любовь к леди Гамильтон он поверял главнокомандующему английским флотом графу Сент-Винценту, первому лорду адмиралтейства, губернатору Монто и даже собственной жене. О своей тревоге за Ионические острова он говорил всем, кто попадался ему под руку.
– Мне непонятно, почему русско-турецкая эскадра отправилась к Ионическим островам, – сказал он, как только похожий на дервиша турок вошел в каюту и склонился в глубоком поклоне. – Я всегда думал, что она пойдет к Египту.
– Милорд, – ответил Келим-эфенди по-английски, – в Бебеке по прибытии русского адмирала была конференция, на которой присутствовал почтенный Спенсер Смит. Там и принято решение идти к островам.
– Да, но почему оно принято? – вскипел Нельсон.
– Я принадлежу к малым людям, милорд, а потому не могу объяснить.
– Оно и не имеет никаких объяснений, кроме козней тех, кто хочет нанести удар империи оттоманов! – с досадой на Спенсера Смита проговорил Нельсон. – Поймите, сударь, что адмирал Ушаков злоупотребил доверием вашего государя и великого визиря. Он хочет захватить острова для России! То, что он везде поднимает русский и турецкий флаги, лишь маневр, желание отвести глаза всему миру. Для той же цели он распускает слух, что острова будут нейтральными. Дикий вздор! Я не знаю, как можно верить ему. Я боюсь, что великий визирь, благородный характер которого всем известен, не подозревает тайной игры, направленной против важнейших интересов Турции.
– О, неужели русские так коварны? – протянул Келим-эфенди, как бы подтверждая, что простодушие великого визиря не чуждо и ему.
– Поймите же, сударь! – с жаром втолковывал ему Нельсон. – Ведь главная цель войны для оттоманов – Египет, где французская армия, несмотря ни на что, идет вперед. Французы захватывают богатейшее владение его величества султана, а русские отвлекают турецкий флот от его главной задачи! Так не поступают союзники. Я сам вернулся бы к Александрии, но я блокирую Тулон и Мальту, я защищаю итальянский берег. Я не могу быть везде!
– Его светлость великий визирь думает то же самое, – быстро сказал Келим-эфенди.
Нельсон, сутулясь, прошелся по комнате и снова остановился перед турком.
– Союз России и Турции – вздор! – объявил он. – Надо смотреть в будущее.
– Его светлость великий визирь говорил мне то же самое, – отозвался Келим-эфенди.
– Россия всегда была врагом Турции. Русские государи мечтают изгнать оттоманов из Европы. Вы ведь знаете, что императрица Екатерина избрала Константинополь столицей Греческой империи, когда таковая будет создана русскими штыками. Император Павел говорит о своем миролюбии, а на самом деле он продолжает политику своей матери. Не верьте его обещаниям. Если русские укрепятся в Корфу, Турция получит хорошую занозу в бок!
Келим-эфенди сложил на груди руки:
– Да хранит аллах нашу страну!
– Турция, – продолжал Нельсон, поправляя сползавшую с глаза повязку, – имеет одного искреннего друга – Великобританию. Мы хотим, чтобы империя оттоманов продолжала жить, и готовы помочь ей всем, что в нашей власти. Мы уже пролили свою кровь за интересы его величества султана у берегов Египта.
При этих словах Келим-эфенди быстро встал и поклонился, показав свой затылок.
– Мой государь никогда не забудет того, что сделано вами для нас, милорд.
Как человек очень деликатный и вежливый, Келим-эфенди умолчал о том, что, проливая кровь у берегов Египта, англичане прежде всего защищали свои пути в Индию. Он, впрочем, не осуждал адмирала Нельсона за такую забывчивость. В столь сложной международной обстановке очень легко было принять чужие интересы за свои и свои за чужие.
– Я уже говорил вам, что неаполитанское правительство начинает борьбу с французами, – напомнил Нельсон. – У нас здесь пятьдесят тысяч отборного войска. Моя эскадра будет помогать сухопутной армии везде, где только потребуется. Нами приглашен знаменитый австрийский генерал Макк, разбивший французов у Мастриха. Король и королева полны решимости и воодушевления. Адмирал Ушаков обязан помочь нам в нашей борьбе с якобинской сволочью, которая угрожает всему миру! Его величество король неаполитанский посылает адмиралу Ушакову призыв идти к Анконе. Адмирал Ушаков не посмеет отказать государю, столь любимому императором Павлом. Турецкий флот тогда мог бы один блокировать Корфу.
Келим-эфенди углубился в размышления, затем тихо спросил:
– А если русский адмирал пренебрежет просьбой короля?
– Он не посмеет!
Однако в тоне, каким были произнесены эти слова, проскользнула нотка неуверенности…
