Русский апокалипсис

проезжает по той же дороге, останавливается, вынимает из багажника пакет, из пакета — ворону и со словами „не пригодилась“ кладет ее обратно на дорогу».

С другой стороны, анекдот обрушивается, словно споря с Жан-Жаком Руссо, на природного человека, который неадекватно реагирует на современный мир: «Женился чукча на француженке. Прошло время, сородичи спрашивают: „Как она“? — „Грязная“, — отвечает. „Что так?“ — „Каждый день моется“».

Русский юмор голосует против всех, как нередко сам русский человек на выборах. Анекдот, как правило, сознательно не встает на защиту ложных идей. Но он имеет побочное деструктивное воздействие. Он может стать кислотой, в которой растворяются любые ценности. Русский юмор — без тормозов. Он охотно бравирует своей «нечувствительностью»: «Идет путевой обходчик, видит: на рельсе лежит мертвая крыса: „То же мне Анна Каренина!“». Старый полудетский анекдот оборачивается черным юмором: «Вовочка, не дергай папу за нос! И вообще отойди от гроба!»

Русский анекдот редко задерживается на общих темах сотворения мира и человека. Он исходит из положения, что Россия — центр Вселенной или уж, во всяком случае, пуп Земли. Он редко протягивает иностранцам руку, как это случилось в русско-польском анекдоте: «Стоят через реку два пограничника. Один — русский. Другой — польский. „Как по-вашему хлеб?“ — спрашивает русский. „Хлеб“, — отвечает поляк. „А дом?“ — „Дом“. — „А жопа?“ — „Дупа“. — „Тоже красиво!“».

В мультинациональных темах русский анекдот вышучивает стереотипные (не только свойственные русскому юмору) характеры иностранцев и инородцев, но самих русских он выставляет людьми без правил и законов. Американец, судя по анекдоту, бросится в пропасть, если там миллион долларов, француз — за женщинами, а вот русский — если там море водки или же если ему сказать, что в пропасть прыгать нельзя. Одного русские не могут отдать — свою загадочную душу: «Что говорят женщины разных национальностей, проведя ночь с любовником? Немка: „Когда мы поженимся?“ Француженка: „А Пьер был лучше“. Русская: „А душу мою, Федя, ты так и не понял“».

Политические анекдоты возвращают нас к «смеху сквозь слезы». Армянское радио — лучший бренд политических анекдотов советской поры — иронизирует: «Армянскому радио задают вопрос: „Какой из языков самый трудный: китайский или иврит?“ Армянское радио отвечает: „Украинский, потому что половина самих украинцев до сих пор не может его выучить“». Анекдот забывает о своей тяге к безумию и ставит диагноз правителям России: «Идет поезд. Вдруг — впереди участок без полотна. Что делать? При Ленине: согнали бы всех пассажиров на субботник и восстановили дорогу. При Сталине: расстреляли бы и стрелочника, и пассажиров. При Хрущеве: сняли бы рельсы сзади и поставили спереди. При Брежневе: стали бы раскачивать вагоны, делая вид, что все едут. При Горбачеве: все дружно кричали бы „Нету рельсов!“ При Ельцине: продолжали бы растаскивать рельсы, взяв предварительно кредит у МВФ на ремонт полотна. При Путине: чиновники наперебой стали бы заявлять, что это „чеченский след“».

Количество анекдотов о Путине невелико. Некоторые считают, что это вызвано страхом, однако, видимо, дело в другом. Брежневская эпоха породила большое количество беспощадных анекдотов о дряхлом вожде («Вчера в Кремле Брежнев принял норвежского посла за американского и имел с ним беседу».), несмотря на то, что режим боролся с их распространением. Путин по-прежнему остается для анонимных создателей анекдотов непроницаемой фигурой. Правда, уже в его первый срок анекдот предложил ему историческое место. Как это нередко бывает, произошла замена одного героя другим. Бывший подчиненный Андропова удостоился анекдота, который первоначально рассказывали о самом Андропове: «Выведен новый сорт яблок — путинка. Он вяжет не только рот, но и руки». Далее анекдот отреагировал на ужесточение режима: «Ты слышал, что Путин сломал руку? — Кому?» Кроме того, анекдот выстроил свою вертикаль власти, построенную на презрении к подчиненным:

«Путин со спикером Думы и министрами идет в ресторан. Официант его спрашивает:

— Вы будете мясо или рыбу?

— Мясо.

— А овощи?

— Овощи тоже будут мясо».

Сравнение Путина со Сталиным не имеет под собой достаточной политической почвы, однако анекдот скорее высмеивает новый «культ личности», чем стремится к сопоставлению двух лидеров:

«В фарфоровом магазине человек обращается к продавцу:

— Дайте мне вон ту чудную фарфоровую крысу.

— Это не крыса, это — президент Путин.

— Ой, ну тогда дайте две!».

Анекдот берет на себя роль древнерусского юродивого, дурака-правдолюбца, которого терпели цари. Парадигма остается той же, древнерусской, ничего не меняется, кроме деталей. Критика нового «культа личности» идет параллельно с развенчанием секс-символа. На месте спортсмена, лыжника, наездника и дзюдоиста рождается обидное сравнение, намекающее на обидчивость и злопамятство начальника. Но еще раньше анекдота Шендерович сделал скандальную программу «Кукол», сравнив грядущего президента с «Крошкой Цахес». «Он обиделся на физиологический образ, хотя, — усмехнулся сатирик, — я сам не выше его ростом».

Вспоминая слова Фазиля Искандера: «Сатира — это оскорбленная любовь», — Шендерович утверждает, что власть обманула народ, и потому достойна сатирического разоблачения. Стремясь разобраться в сущности анекдота, Шендерович, на мой взгляд, излишне оптимистически считает, что в анекдотах у народа «вырабатывается юмор такого уровня, который помогает выжить в этой стране. Человек через анекдот выживает».

Власть оставляет за собой право призвать смеховой антимир к порядку. Как остановить хаос в русских головах? Русский анекдот часто повествует о несостоятельности существования и о тщетности надежд. Что бы ты ни делал в жизни — жди подвоха. Мы живем в веселом аду. Русская идея несерьезности жизни как идея-корректив западного «серьезного» отношения к морали, естественно, может выглядеть заманчивой для уставшего от размеренной жизни иностранца, хотя и отпугивает своей политической некорректностью, а порой атавизмом, грубостью, варварством. Юмор, обращенный против всех, от евреев до чукчей, от мужей до любовников, от ментов до бандитов, от крокодила Гены до Наташи Ростовой, от злой жены до президента, смешивает карты, порождает абсурд, вступает, в конечном счете, в противоречие с необходимым для России усилием стать частью цивилизованного мира. Он отражает русскую душу и одновременно формирует ее. Он готов к сопротивлению авторитаризму и, вместе с тем, сомневается в разумном устроении жизни. Он ставит непомерные задачи и ищет обходные пути. Он всю жизнь сводит к одной большой шутке и затем удивляется, откуда что берется. Анекдот спрашивает Василия Ивановича, выпьет ли тот реку водки, и Чапаев отвечает: «Где же я возьму такой огурец, чтобы ее закусить?!». Россия застыла в ожидании чуда- огурца.

Часть вторая Почему дешевеют русские красавицы?

Дочки-матери

Однажды в Калькутте я поразился отсутствию ночных сирен «скорой помощи». В Москве поражает отсутствие беременных женщин. Здесь всего через край: столица похожа на обжору, который ест все подряд, большими кусками, плохо пережевывая пищу, жадно, неряшливо, то ли потому что он раньше был голоден, то ли он не уверен в своем сытом будущем. Но будут ли у обжоры дети? Такое впечатление, будто беременные женщины не выходят из квартир, скрываются от постороннего взгляда, будто заводить детей в Москве стыдно, немодно, преступно. Странное дело: дети в Москве кое-где встречаются, их возят вокруг