Народу много. Но всего пять человек. Не считая меня, разумеется. Одно лицо мне совершенно незнакомо. Двух других я припомнил — это лица тех парней, что лежали в холодильнике. Только теперь их не отличишь от живых. И каждого — семь голов. Вам придётся набраться терпения, потому что это трудно выразить словами. Русский язык не предусматривает таких оборотов, как множественное число одного лица. Не думаю, что бы какой-то из человеческих языков такое предусматривал. Потому что такого ещё не бывало. Никогда.
А теперь есть!
Одного парня зовут Пётр Никодимыч. Широкий такой, чуть пониже Василия, мрачный детина. Чем он там, у них в экспедиции занимался и какую роль играет здесь, на базе, — мне неизвестно, но с первого дня ощущаю его недоброжелательство. Так вот, их семь, этих самых Петров Никодимычей. Семь! В одинаковой одежде (нет, это не фиолетовые с зелёными пятнами костюмы 'Новых услуг'), с одинаково неопрятной бородой и рыжими нечёсаными патлами на голове. У них одинаковый голос, походка, жесты. Близнецы, одним словом. И Слав тут семь, и просто Петрух тоже семь. Молоденький совсем парень, с чёлочкой, вечно лезущей в глаза, улыбчивый и молчаливый.
Молчать здесь любят.
Да, чуть не забыл: Пельтцев здесь тоже семь. Я — восьмой.
Чтобы не путаться, у каждого на комбинезоне номер.
Какие-то тревожные ассоциации вызывает у меня этот номер. На груди и рукаве маленький, синий в жёлтом кружочке. А сзади — огромный, во всю спину.
У меня нет номера.
И хожу я в своём, фиолетовом. Даже вещмешок из штанин покойника, и тот при мне. Со всей начинкой. Но уже не воняет. Здесь у каждого на поясе нож…
'— Василий, почему они вооружены?
— Ну, как же, Oтто, оружие — это символ свободы для мужчины. У вооружённого человека больше шансов постоять за себя. Кроме того, должен быть какой-то выход природной агрессивности.
— Это что же, у тебя тут поножовщина процветает, что ли?
— Дуэли приветствуются и поощряются законами нашей колонии, поэтому все так внимательны и вежливы друг к другу.
— Ах да, у вас же нет проблем с ремонтом зарезанных.
— Вот именно.
— А почему ножи? Выдай им огнемёты. Вежливости прибавится.
— Ножом трудно причинить вред имуществу колонии и посторонним людям, случайно оказавшимся неподалеку от схватки. Есть ещё одно ограничение…
— Какое?
— Сама База. Она, как живой организм. Со своими рецепторами-датчиками, нервной сетью, мозгом… Она не пропускает внутрь себя оружие.
— А как она понимает, что является оружием, а что нет?
— Не знаю. Только всё: от патрона и гранаты до пластиковой взрывчатки, попасть внутрь Базы не может…'
Ну что ж, ножи так ножи. По крайней мере, я не сильно выделяюсь среди них. Разве что костюмом.
'— Василий, а почему команда Отто в полном составе, а Василиев — ни одного?
— У бога не может быть тени. Как считаешь, Отто?
— Но это как-то не по-партнёрски…
Он молчит.
— Какой же ты 'бог', если не можешь пронести на базу оружие? Выходит — не всемогущ?
Игнорирует.
— А почему семь, не шесть, не восемь?
— Хорошее число, почему бы и нет?
В его голосе слышу слишком много человеческого, чтобы сдержаться:
— Как-то слабовато для бога, тебе не кажется? Это секрет, или ты и в самом деле не можешь разобраться в собственных пристрастиях?
— Ты опять забываешься, — он раздражён. — Я здесь — бог, и готовлюсь им стать во внешнем мире.
— А-а, вот оно что, — разочарованно говорю я. — Да, ты уже об этом говорил. Я что-то запамятовал…'
Женщины здесь, как и я, без номеров. Поэтому сказать точно, сколько их, я не могу. Тем более что когда их вижу, темнеет в глазах и вспоминаю последнюю работу.
Очень большое желание взорвать всё к чёртовой матери.
Женщины разные: блондинки, брюнетки, шатенки.
С карими, голубыми, серыми глазами. Высокие и низкие. С большой грудью и маленькой. С широкими бёдрами и узкими.
Все длинноногие, все с тонкой талией.
И все Катерины.
Они очень живые и подвижные. Если бы не они, в этом могильнике было бы тихо, как в гробу. А так их весёлый смех слышен всюду. Мне кажется, что они одни заметили моё появление. Заинтересованные взгляды, попытки наладить общение. Здесь высокие потолки и широкие коридоры, но встреча с ними не обходится без мимолётного касания, приветливого жеста или улыбки.
Жизнь прекрасна. Если, конечно, речь идёт о человеческой жизни. Я был слишком близко знаком с оригиналом, чтобы получить удовольствие от женского внимания в этой ситуации. Никаких чувств, кроме растерянности и злобы, не испытываю. А они неизменно милы и приветливы. Может, у них остались какие- то воспоминания обо мне? Хотя, учитывая второе рождение и прошедшие пятьдесят лет, мне эта версия кажется сомнительной. Скорее, их внимание вызвано более простой причиной — появлением нового человека.
'— Василий, и что же, всем этим созданиям пятьдесят лет?
— Нет, конечно, — отвечает быстро и со скукой в голосе. — От первой генерации почти никого не осталось. Надо было вычистить эти конюшни от инопланетной мерзости. Ну, и потом тоже попадались недобитки, так что жизнь у нас была, сам понимаешь, не пляж на Багамах…
— И что же, на этих недобитков вы с ножами ходили?
Он тяжело вздыхает.
— Отто, я начинаю уставать от твоих колкостей, проверок и перепроверок. Я знаю, что в коридорах, редко используемых персоналом, ты разбирал пластиковую обивку и в некоторых местах под ней обнаружил оплавленные стены — следы неизвестного теплового оружия. Заверяю тебя, это не моя работа. Живность, которую я здесь застал, была спокойно и без лишней суеты вытравлена ядами. А недобитки и в самом деле уничтожались ножами. Огнестрельного и никакого другого оружия на Базе нет. Только ножи!..'
Катерины здесь используются для работы поварих и официанток, это в ресторане, где мы все столуемся; массажисток в тренажёрных и спортивных залах, саунах и банях, их тут несколько; и, разумеется, для выполнения очевидных функций, без которых нормальные мужчины чахнут; лезут на стенку и друг на друга…
Меня это угнетает.
Я знаю, что она — это не она. И всё равно не могу даже смотреть в её сторону. Особенно, когда она проходит в обнимку с одним из Петь, Петрух, Слав и Отт. Даже то, что 'не совсем она' спит с 'почти мной' мало успокаивает.
Надо отдать должное Василию: хмурый и озабоченный вид клонов не мешает им напряжённо и с заметным удовольствием работать.
Кроме четырёхразового питания и двух обязательных тренировок, каждый занят своим делом. Каким, не всегда понятно, но спит эта компания не больше шести часов в сутки.
Впрочем, я сплю не больше четырёх. И занят не меньше.
Только свои занятия я придумываю себе сам.
