которыми тот мог похвастаться. Но людей он повидал. И нет разницы: едут они на танке, трясутся в деревянной карете или смотрят на окружающий мир сквозь невесомую ткань паланкина. Везде одни и те же авторы самого отвратительного из человеческих творений — политики, способа восприятия, который позволяет оценить соотношение интересов личности и забот общества. Причём сам оценивающий свои личные интересы всегда ставит превыше всего.
— Отто, — это Калима трясёт его за руку. — Да проснись же ты, наконец!
Отто не спит. Он широко улыбается.
Он позволяет ввести себя в кабину лифта. Калима, пытаясь понять, что с ним, находит его душу там, куда люди смотрят с вершины своего счастья, или на что заглядываются из бездны своего разочарования.
'Господи, спасибо Тебе, — думает Отто, — Я слеп и неблагодарен. Я сетую на Твои испытания и прохожу мимо щедрых даров'.
Он приходит в себя. Нежно обнимает Калиму, целует, что-то шепчет на родном, немецком языке.
— Что-что? — смеётся Калима. Она чувствует переполняющее его счастье, но не может понять его причин. — Не понимаю.
'И так каждый раз, — думает Отто. — Я счастлив, когда меня гонят. Весел на краю гибели, насторожен и раздражён, когда мирное время слишком затягивается…'
— Мы не должны входить в крейсер, — говорит он.
Калима успокаивается. Её милый пришёл в себя. Он с ней. Значит, всё в порядке. Всё обойдётся.
— Да, Отто, — привычно соглашается она.
— Как челноком управлять не забыла?
— Нет, конечно. Справлюсь!
— Точно? Это очень важно!
— Не переживай. Как начнём падать, я тебе сразу скажу.
Двери лифта расходятся в стороны.
'Совсем как у нас, — думает Отто. — И конвой выстроен по правилам — только по периметру, никого нет на линии огня…'
Их встречает другая пятёрка девушек. Луки натянуты, в глазах злоба и остервенение. Отто даже почувствовал, как некоторые из них размышляют: 'Чем вести его, не проще ли пристрелить здесь и сейчас? Всё равно возврата нет. Никто не накажет…'
Они вышли из лифта и двинулись по накопителю в сторону стометрового коридора к шлюзам крейсеров.
Погрузка шла полным ходом. Из лифтов то и дело выныривали подводы с лесом; лошади, обильно потея и роняя на металлический пол груды навоза, неохотно шли за погонщиками, которые, переругиваясь между собой и нещадно понося своих животных, заставляли двигаться транспорт с нужной скоростью и в заданном направлении. Здесь, в замкнутом помещении, шума было не меньше, чем на площади перед Воротами.
Отто с Калимой двигались слева от колонны подвод, рядом с лошадьми. Отто очень натурально изобразил неудовольствие от вони. Несколько раз чихнул, похлопал правой рукой по крупу дожидающейся своей очереди двинуться лошади. Их конвою пришлось разделиться. Теперь три девушки шли в шагах пяти позади них. Другие две крались с опущенными луками на одном уровне с Отто и Калимой, только справа, с другой стороны колонны.
— Приготовься, — вполголоса сказал Отто. В окружающем шуме его слова были не слышны. — За следующей аркой, как только дам сигнал, падай на пол. Потом бегом влево. Дорогу к пульту помнишь?
— Конечно, — также тихо заверила его Калима.
Они уже прошли две пары дверей, ведущих в боковые коридоры. Двери были закрыты, но не заперты. На это ясно указывали зелёные индикаторы над замками. Цвет индикаторов ни о чём не говорил конвою. Никто из присутствующих, кроме Отто и Калимы, открыть дверь не мог. Приятное преимущество людей, с детства знакомых с техникой, перед дикарями, луками и стрелами идущих воевать ядерную цивилизацию.
— Я побегу вправо. Двери за собой тут же блокируй. Встретимся у пульта. И береги себя, девочка, из двух килочасов массажа ты едва отработала сотую часть…
Конвой находился слишком далеко, чтобы слышать, как они переговариваются. Отто вполне естественно вытер руку о кушак, не забыв достать оттуда стальной шип. Дорн был в работе всего час и не успел сильно износиться. Алмазная крошка и стальная плита, конечно, оставили свой след на его заточке, но он всё ещё оставался острым. Это было оружие. Пришло время им воспользоваться.
Подняв руку с зажатым в ладони дорном, он сделал вид, будто хочет ещё раз погладить лошадь, мимо которой они проходили, но вместо дружелюбных шлепков всадил шип в бок лошади. Несчастное животное пришло в неистовство, стало на дыбы, отпрянуло от источника боли на лучниц, двигающихся с другой стороны колонны.
— Ложись, — крикнул Отто.
Он упал. Калима послушно упала рядом.
— Вперёд!
Они вскочили и рванулись в разные стороны. Нет, Отто не слышал и не видел стрел, выпущенных лучницами, которые шли позади них. Он даже не был уверен, успели ли они выпустить свои стрелы. Просто он по-прежнему руководствовался логикой и здравым смыслом: если выпустили, то следует бежать, пока не натянута тетива с новой стрелой; если не выпустили, то всё равно следует бежать, пока не разобрались в ситуации и не взяли на прицел.
В три прыжка он оказался перед дверью. Удар ладонью по рычагу… не открывается. Что такое? А-а, всё в порядке, открывается. Это он сам движется быстрее, чем срабатывает отсечной механизм.
Отто лишь на мгновение обернулся, увидел, как закрывается за Калимой дверь, и задраил за собой переборку.
Калима не подвела.
Они вращались по круговой экваториальной орбите вокруг Земли на расстоянии около двухсот километров от её поверхности. Все системы челнока, как им и было положено, работали в нормальном режиме. Василий когда-то обмолвился, что за шестьдесят миллионов лет эти аппараты не допустили ни единого сбоя. Тогда это прозвучало неуклюжей шуткой. Сейчас, глядя на экран внешнего обзора, Отто был готов поверить и в более фантастические вещи.
В глобальную катастрофу, например. В гибель цивилизации. В крушение всех надежд.
Отто всегда знал, что его стремление к одиночеству вызвано вовсе не какими-то особенностями его психики, а лишь не особенно удачно сложившейся жизнью. Он с удовольствием представлял себя на песке необитаемого острова, но только при условии, что где-то там, за океаном, живут люди.
Человечество может строить или разрушать, любить или ненавидеть, но оно должно быть, и это являлось фундаментом комфорта самого Отто. При всём его стремлении к независимости.
Всего несколько часов назад жизнь казалась удивительно пластичной штукой, готовой прогибаться под неумолимой волей человека вплоть до бесконечных глубин его фантазии. Их побег прошёл удивительно гладко. Ни одной убитой среди сердитых амазонок, ни одной царапины у беглецов.
Как и было условленно, они с Калимой встретились у пульта управления. Одного взгляда на схему было достаточно, чтобы убедиться в наличии обоих крейсеров.
'Значит, — подумал Отто, — существуют ещё какие-то неизвестные механизмы, которые подогнали ко второму шлюзу недостающий транспорт'.
Теперь пульт работал.
Калима открыла один из челноков и переключила управление наружным створом на его пульт. Ещё не веря в успех, бегом, боковыми переходами, чтобы не пересечься с главной магистралью, по которой шла погрузка интервентов, они пробрались к своему шлюзу.
Конечно, оборудование челнока сильно отличалось от того, к которому привыкла Калима в своей рубке. Она так и не смогла в полной мере наладить общение с компьютером. Всё, что ей удалось сделать, это перейти на ручное управление и запустить обзорный экран. Но и этого оказалось достаточно, чтобы
