Влад с Ульяной остались в стороне от потока входящих. Влад смотрел, как Мышь обхватывает руками плечи, обтянутые черной водолазкой. То ли холодно, то ли нервничает…
— Ну, — сказал он, — Лизавета уже в зале. А вы что собираетесь делать? Стоит ли риска ваша тяга к знаниям?
Он посмотрел на нее сверху вниз. Она вдруг ответила ему умным, открытым взглядом. Потом виновато развела руками.
— Я не могу оставить Лизу. Знаете, она ведь моя ученица, — Мышь застенчиво улыбнулась. — Бывшая, конечно. Но я все равно за нее в ответе, это профессиональное…
Еще одна совестливая, подумал Влад с неожиданным сочувствием. Потом тоскливо обернулся к выходу. Хорькообразная девица исчезла, никто не помешает ему уйти… Но бросить женщин теперь ему было труднее, чем два часа назад просто остаться дома. Гораздо труднее. Да что говорить, это было уже невозможно! Вот теперь он действительно в ловушке…
— Пойду в зал, — сказала Мышь.
Влад смотрел ей вслед.
Зря! Никогда не нужно смотреть женщине вслед — он давно заучил это правило. Уходя, она опутывает тебя ариадниной нитью, а клубочек уносит с собой. Ты смотришь ей вслед и видишь: вас что-то связывает. Даже если она всего лишь серая мышь, и юбка сидит на ней мешком…
Ульяна успела пересечь только половину фойе. Навстречу ей из-за портьеры вынырнула встревоженная Лиза.
Удалившись в зал, Лиза села на свободное место с видом оскорбленного достоинства: поджатые губы, брови нахмурены, руки скрещены на груди.
'Предательница, — думала она о бывшей учительнице. — Соображения у нее, видите ли. Да она просто умничает перед Владом. Зря старается. На такую сушеную ботаничку ни один мужик не посмотрит'.
Тут Лизе стало стыдно за свои мысли. Она вспомнила, как перед входом в 'Галакт' Ульяна Николаевна сняла пальто. 'Вы такая весенняя, — сказала она, — а я в этом тулупе'. Значит, она заметила и новенький плащ из яблочно-зеленого вельвета, и замшевые сапоги болотного цвета, и веселое оранжевое кепи. Заметила — и закомплексовала. Лизе стало ее жалко.
Лиза ни на минуту не сомневалась: синдром Бриловича — именно то, что с ней происходит. Потому что такая квелая дура, как Наташа, могла быть только галлюцинацией, воплощением забытых комплексов и прочей психологической белиберды.
Лиза была полна решимости покончить с этой худшей частью себя. Она помнила об этом, даже находясь во власти галлюцинации, то есть будучи Наташей. Она заставляла свое альтер эго делать и говорить такие вещи, от которых бедное Наташино сердечко дрожало, как заячий хвост. Ну и пусть! Шок — это по-нашему! И какое бы лечение ни назначили, Лиза собиралась досконально выполнять предписания.
Но… Было одно 'но'.
Ей понравилось быть беременной.
Иногда, будучи Лизой — то есть находясь в трезвом уме и твердой памяти, — она прислушивалась к себе. И ее вдруг захлестывала волна горькой, холодной пустоты. И тогда Лиза завидовала Наташе…
Но это все ерунда. К тому же лечение наверняка займет много времени. Ее воображаемая Наташа три раза успеет родить. У Лизы будет большой опыт по этой части, когда она соберется на самом деле завести ребенка. Нет худа без добра!
Сидя в зале, она с любопытством приглядывалась к соседям. Интересно, какая другая жизнь мерещится каждому из них? Вот эта толстая рыжая тетка — быть может, она представляет себя длинноногой шоу-герл? И почему все такие напряженные? Одиночки сидят с замкнутыми лицами, пары тихонько шушукаются. Косятся друг на друга и отводят глаза. Мы же ни в чем не виноваты, это просто болезнь!
— Вы не знаете, когда начало? — громко спросила Лиза рыжую тетку.
Та нервно подскочила в кресле. Ответила, глядя в сторону:
— Пригласили — значит, сейчас начнут.
— Ну и атмосферка, — вслух буркнула Лиза.
Ей стало неуютно. Сидим здесь, как приговоренные.
От этого сравнения липкий, безотчетный страх выплеснулся из подсознания наружу. Она привстала и повертела головой. Где выход? В кинозале обычно несколько выходов. Надо убедиться, что они открыты, что в любой момент ими можно будет воспользоваться…
Запасных выходов в 'Галакте' не было. И оттого что единственный путь к свободе плотно закрывала душная зеленая портьера, Лизу вдруг обуяло что-то вроде приступа клаустрофобии. По ногам сидящих она опрометью бросилась к выходу.
Позднее Влад вспоминал, что заранее почувствовал беду. Тоска в груди, встревоженная мордочка Мартышки, странная тишина, повисшая в фойе… Он просто не мог поверить… Он ждал каких-то каверз, он и подумать не мог, что все будет так просто…
Раздался громкий треск — и сразу что-то зашуршало, загрохотало, как будто лавина сошла с гор. Из зала истошно завизжали.
— Живо! На выход! — Влад схватил обеих женщин за руки и потащил к двери. Огромный кусок штукатурки рассыпался у него под ногами. С тяжким гудением осколок бетона вонзился в паркет. Все стало вокруг белым-бело. Где стены? Где потолок? Что под ногами?
Его рука резко дернулась. Влад не сразу понял, что Ульяна упала. Черт! Почему она не встает?
— Давай вперед! — сипло велел он Лизе. Та, всхлипнув, исчезла.
Кто-то пробежал мимо, оттолкнув его в сторону. Влад присел на корточки и зашарил руками по полу. Что-то тяжелое скатилось по его спине. К запаху мела прибавился запах гари. И точно, кто-то завопил: 'Пожар! Пожар!'
Вот она. Влад нащупал мягкие волосы и лицо. Ульяна не отзывалась — наверно, сильно ударилась при падении. Подхватив ее под мышки, Влад попятился к дверям.
Лиза и двое мужчин, все белые от штукатурки, тщетно рвали двери на себя.
— Закрыто, б…! — кричала Лиза.
— Подержи! — Влад почти бросил ей на руки бесчувственное тело. Лиза, охнув, осела.
Закрывая голову от града обломков, Влад метнулся обратно в фойе. Больно ткнулся коленом в кресло. Надрываясь, схватил его и потащил к дверям. Отстранил людей, в отчаянии колотящихся в стекло. Кто-то из мужчин пришел ему на помощь. Вместе они раскачали кресло ножками вперед, как таран, и дверь осыпалась с тонким звоном. Не оглядываясь, Влад вместе с Лизой вытащили Ульяну наружу и понесли вниз, ее ноги беспомощно пересчитывали ступени…
Фасадная стена 'Галакта' устояла. Но крыши не было, и только обломок балки скалился в небеса. Над разрушенным зданием поднимался дым. Куча зевак столпилась на проезжей части.
'Кореец' Влада был цел и лишь немного засыпан белым. Лиза, размазывая по лицу слезы и мел, что- то кричала про больницу, но Влад плохо слышал после треска и грохота.
Возле 'корейца' появился Малаганов.
— Вы живы! Вы живы! — бормотал толстяк. Его лицо, красное, покрытое капельками пота, было несчастным и виноватым.
Влад молча открыл машину. С помощью Лизы устроил Ульяну на заднем сидении, Лизе велел сесть вперед. И только после этого сграбастал толстяка за воротник.
— Что за фигня творится, мать твою! Я тебя спрашиваю!
Малаганов перехватил его руки и задрожал пухлыми губами:
— Да, да, я все расскажу. Я виноват… Сейчас не время… Надо уезжать отсюда… Пожалуйста…
Влад его отпустил. Оглушительное спокойствие вдруг снизошло на него.
— Садитесь в машину, — сказал он тихо и медленно. — Едем ко мне, и там вы нам все объясните.
Малаганов, засуетившись, забился на сидение рядом с Ульяной. Влад завел мотор. Обморок Ульяны
