— Да и вообще! — возмущенно сказал белорус. — По бордюрам эти троллейбусы летают, но не дрова же везет, в конце-концов… и пассажиры кричат — 'Не дрова везешь!' А у меня сразу — дрова, бревно, 'топляк'.
— Точно, — сказала Саша. — Антон, не подходит. Есть взаимосвязь. Теперь увижу троллейбус, обязательно вспомню про 'топляк'.
Антон погрустнел:
— Уже и не знаю. Может — энтузиазм?
— Пожалуйста: Энтузиазм, субботник, Красная площадь, Ленин и бревно. Ты не стараешься, Антон.
— Эмансипация, — сказал Антон, в глазах бородача вспыхнула искорка надежды.
— Не стараешься! — уже не оглядываясь на капитана сказал Игорь. — Вот смотри…
— Отпусти его! — поросила Саша. — И он хорошее слово придумал, пусть теперь Сережа…
— Ладушки. Отпускаем.
Игорь посмотрел на Сергея: — Ну что, друг? Пора уже что-то решать с эмансипацией.
— Хорошо, — Сергей задумался, брови съехались к переносице. — Гранатомет.
— Да. — говорит Игорь, — эти 'эммансипэ' уже форму напялили… Вояки блин… Как в Англии, не армия, а пансионат для девочек. А случись война…
— Я понял, к чему ты… — отрезал Сергей. — Тогда — дельтаплан.
— Раньше, на дельтапланах в юбке-то, сильно не полетаешь, а теперь конечно, брюки напялили…
— Хорошо. Тогда — рефрижератор.
— Это вообще хохма… Решил на днях купить рефрижератор…
— Зачем он тебе?
— Соседка попросила. Эмансипация бьет через край: хочу — говорит рефрижератор и все… Поперек лестницы легла и хоть режь ее… ' иди и купи… иди и купи!', а у самой в руках книжка 'Регенерация диффузной биомеханики' и знаешь, что я подумал?
— Подумал, то же, что и все. Что взаимосвязи нет.
— Да?! Почему, когда люди говорят: 'эмансипация', всегда добавляют — 'и рефрижератор'?
— Рефрижератор подходит, — заступилась за жениха Саша. Игорь недовольно развел руками. Саша взяла на себя роль ведущей; забубнила какую-то считалочку, указательный палец пол минуты трясся в воздухе, наконец, остановился на мне.
Какие красивые пальцы: нежные, маленькие, как у ребенка, и ногти длинные ухоженные, как, со вкусом, подобран лак и узоры, и эти волнистые полоски… Люблю, когда ногти у девушки ухожены. Хотя, еще, секунду назад не любил, вернее, было все равно, но как давно это было…
— Глебушка, теперь ты. У тебя очень легкое слово, не бойся — говори, я не дам тебя обижать.
— С тобой ничего не страшно. Было бы конечно проще, знай я, что это за устройство, хотя… Ну, допустим — лошадь…
Игорь пренебрежительно усмехнулся; Сергей подыграл стыдящим головокачанием; даже невидимый мне Антон, напомнил о себе унизительным — 'Хе!'
— Лошадь? — разочарованно уточнила Саша. — Не сочти, за предательство, но на ком еще возить рефрижераторы?
— Ну тогда… А на пингвинах их не возят?
— А к кому их по твоему возят? — спросил Игорь.
— Ах так! Мое слово — ку-клукс-клан.
— Не говори пожалуйста ку-клукс-клан, — попросила Саша. — Я, потом его скажу. Такое красивое — из детства.
— А мне, что тогда?.. Я других не знаю.
— Хорошее слово — гильотинирование, думаю, они его пропустят. Попробуй.
Я сказал — 'разведчик', Саша — 'зеленка', Игоря помучили, но отпустили с 'дельтапланеристом', вернулись к Антону. Его не отпускали долго, он злился, называл игру бредом, говорил, что все в одни ворота, что это насилие над мозгом, что всех жалел и отпускал, а вот в другой раз… но еще на что-то надеялся, предлагал новые и новые варианты.
— Онега, — говорит.
Игорь отвечает сразу:
— Онега — озеро, озеро — река, река — устье, или дельта, дельта — дельтаплан, а там и дельтапланерист рядышком.
— Человек.
— А мой дельтапланерист, еще и хороший человек, трое детей — только официальных, к слову: тоже, почти все, человеки.
— Малинник, — не унимается бородач.
— Классическая ситуация: Собираю малину, в небе виртуозит дельтапланерист, пропеллер конечно отлетает, ужас, авария…
— У дельтаплана нет пропеллера, — говорю.
— Ему же хуже, — говорит Игорь, — да и откуда ему быть, сказал же, винт отлетел. Падает прямо на меня, а я кричу: 'Дельтапланерист! Осторожней! Не залети в малинник!'
— Ну, это уже черти что! — кричит Антон.
— Сдаешься?
— Клаустрофобия!
— Ха!..
Ветер поднял волны, они захлестывали перегруженную лодку. Я и Саша полностью промокли, хорошо хоть солнце появилось; борта лодки нагрелись, уже не так холодно. Саша, пыталась, железной миской вычерпывать воду, я уселся на борт, чтобы не мешать. Оглянулся вокруг: какая красота! С утра, было все безразлично: природа, деревья, скалы, как картинки — ненастоящие, придуманные, фальшивые какие-то, а теперь все по другому, ожило вдруг, заиграло. Солнце оживило, или воздух здесь чище, или… или я наконец протрезвел? Бухать надо меньше, вот что, а-то разогнался не на шутку…
На нашем пути — большой остров, чтобы его обогнуть, понадобится, бог знает сколько времени, может день, а может пять — такой он длинный, но совсем не широкий, пол километра, не больше. Эти пятьсот метров можно проплыть по неглубокой естественной канаве, но определить где она начинается, трудно. Она прячется за одним из островков, которых, я насчитал уже больше миллиона, и все они как близнецы похожи друг на друга. Мы сбились с пути, потеряли больше часа, пока плутали между этими островками, и только, когда остановились на одном из них, чтобы вылить из лодки воду, увидели прямо напротив: узенький заросший камышами канал.
Этот участок проплыли на веслах, для мотора слишком мелко.
Вода чистая, но от песка и солнца казалась желтой, как чай скупого студента.
В стороны разлетались потревоженные стайки мальков, в песок зарылся какой-то водяной таракан, с крючками вместо ног и плохо замаскированной под панцирь, параболической антенной.
Я склонился над бортом, разглядывая этот скучный, зацикленный мирок. Вода кишит бестолковщиной. Маленькие, унылые организмики проживают, лишенную всякого смысла, жизнь. Водяные гусеницы, клопики, букашечки — неудачники с заискивающими глазками — видали мы таких. Дайте им еще чуть-чуть мозга и станут пьяницами и наркоманами, мусором обыденности, что гремит по ночам бутылками, обдает резким запахом фекалий, когда его выводит с территории вокзала строгий милиционер.
Из под лодки рванулось что-то крупное красное: взмутило воду, и остановилось в нескольких метрах. За песчаной клубящейся дымкой, проступили неясные очертания рыбы. Песок здесь чистый, тяжелый, сразу упал вниз, опять стал просто дном.
Это окунь. Большой, наверное, под килограмм, а вон рядом еще один, такой же резкий, огромный…
