Она отрицательно покачала головой и отвернулась, думая, что я не вижу её слёзы…
В институте неожиданно появился зоотехник из подшефного совхоза. При виде его у меня мелькнула мысль о сговоре с директором и Владимиром Лукьяновичем, но обветренное, с медным оттенком лицо Дмитрия Севериновича было таким усталым и невесёлым, что я отбросил её.
– Плохие вести? – спросил я, пожимая его большую руку и в глубине души надеясь, что он опровергнет мои слова.
– Хорошего мало.
– Мои прогнозы не подтвердились?
Он расправил широченные, начинающие заплывать жирком плечи.
– Ещё как подтвердились!
Мне оставалось только руками развести.
– Ничего не понимаю.
– Долго рассказывать. Помните старую пословицу – «Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать»? «Нива» моя – во дворе. Езды до нас, сами знаете, часа три. Поехали!
Я забежал в лабораторию, сказал профессору, куда и зачем еду, и через полчаса уже мчался с Дмитрием Севериновичем в его «Ниве» по разросшейся окраине Киева. Мелькали новые большие дома, неслись навстречу идеально распланированные кварталы, каштановый бульвар. Как и во многих других городах, окраина была современнее центра, к тому же гораздо удобнее для транспорта.
Мы выехали на автостраду. Дмитрию Севериновичу, наверное, не хотелось разговаривать, и он включил приёмник. Зазвучала джазовая музыка, в её бешеном ритме крутились колёса, наматывая километры.
– Всё-таки не понимаю, что у вас произошло, – не выдержал я «игры в молчанку».
– Ничего, скоро поймёте.
Вот и знак «поворот направо» и под ним надпись: «К совхозу «Перспектива». Опытное хозяйство ВИЭГИ».
Мы повернули направо. Я ожидал, что после поворота Дмитрий Северинович снова наберёт скорость. Но он почему-то даже замедлил бег своего «коня». «Нива» ползла со скоростью двадцати километров в час.
Показались здания фермы. Я с нарастающей озабоченностью отметил, что некоторые строения пришли в негодность. Вон развороченная стена, сорванные ворота… Не очень подходящие условия для наших экспериментов.
Внезапно из-за какого-то здания на нас стремительно ринулось диковинное животное. Вначале мне показалось, что это племенной бык вырвался на свободу. Но почему у него такие закрученные рога? Затем я заметил болтающееся тяжёлое вымя. Корова! Но какая рослая! И как мчится, угрожающе опустив голову.
Чтобы избежать столкновения с разъярённым животным, Дмитрий Северинович заложил такой крутой вираж, что меня швырнуло на стенку и больно ударило об осветитель салона.
Корова пронеслась мимо. За ней промчался на мотоцикле какой-то рабочий. Звук, вырывающийся из глотки коровы, заглушал рёв мотоцикла и вовсе не походил на знакомое всем мычание. Возможно, так трубят зубры на весенних турнирах самцов.
– Ну вот и первая встреча с благодарными подопытными. К счастью, благополучная, – проговорил, вытирая пот со лба, Дмитрий Северинович. – А теперь пойдёмте к другим представителям идеальной породы, на фермы.
Печальное зрелище представляли помещения ферм. То тут, то там поломанные, иногда разнесённые в щепки загородки, сорванные двери, скрученные автопоилки и трубы. Животных совсем мало. Вот в огромном загоне, рассчитанном голов на двадцать, – одна корова. Такая же большая и могучая, как та, что пыталась таранить «Ниву». Шерсть лоснится, полное вымя свисает почти до пола. Рога очень длинные и острые, и взгляд какой-то свирепо-осмысленный, вовсе не коровий. С таким животным лучше держаться начеку и на расстоянии.
– А её, промежду прочим, кому-то надо доить, – сказал зоотехник. Я невольно поёжился, а он мстительно улыбнулся: – Теперь рассказывать легче, теперь вы меня поймёте, уважаемый товарищ учёный. И учтите, все животные с полигеном Л такие, как эти. Ясно? Заболеваний не боятся. Холод переносят отлично. Вес, как видите, набирают замечательно. Одним словом, каждое само по себе – представитель идеальной породы. А стада из них не получается. Они же все лидеры – никто никому ничего не уступит. Не только быки, но и коровы и овцы забивают друг дружку насмерть. Содержать их можно лишь в отдельных загонах. Неизвестно, где взять смельчаков, чтобы отважились за ними ухаживать. А при виде друг друга этих животных охватывает неописуемая ярость. Один баран снёс себе кусок черепа, чтобы проломить загородку и добраться до соперника, и уже там упал замертво. Корова-рекордистка протаранила бок другой корове из-за того, что дояр подошёл к той первой. А уж о бычках и говорить нечего. Они весь хлев разнесли, устроили форменный бой быков. Из шестнадцати в живых осталось двое. И один уже на исходе. Близко к ним подойти страшно. Двух скотников с брандспойтами и вилами ранили. Один на крыше отсиживался. Как его туда вынесло, не пойму. Он же, бедолага, и старый и хромой…
Невольно вспомнились слова дяди Васи. Тогда мне казалось, что серьёзной проблемы нет. Рассадить животных – и всё. Но если содержать их не в стаде, а в отдельности и со всеми осложнениями, во сколько же обойдётся их содержание? Пожалуй, оно «съест» прибыль от улучшения породы, а то и в несколько раз перекроет её. Значит, надо снять агрессивность. Но как? Формула полигена Л всплыла в моей памяти так же послушно и легко, как всплывает обломок пробкового дерева. Вспомнились подробности её составления, указания Виктора Сергеевича об органической связи агрессивности с лидерством…
Дмитрий Северинович тем временем продолжал:
– Осенью, когда на луг выгоняли совсем молоденьких бычков и ягнят, мы радовались – они отлично выбирали места для выпаса, за день, бывало, до двух килограммов веса нагуливали. Но скоро они подросли, и за эти же лучшие места между ними драки начались. Смертельные…
«Итак, полиген Л, несомненно, срабатывает. Беда в том, что побочные результаты превосходят запланированные. Но это можно будет отрегулировать изменениями полигена. Почему же, однако, у шимпанзе полиген Л не дал результатов?»
Я вспомнил слова Виктора Сергеевича: «Подсказка есть во всём. Надо уметь её искать и находить».
Несколько месяцев наш институт словно и не работал. Все были заняты тем, что обсуждали перемены. А они происходили чуть ли не ежедневно.
– Слышали, Смущенко ушёл из второго отдела? Антонюк недавно стал ведущим, а уже удрал от Александра Игоревича. Говорит: бесперспективно. Вроде бы переходит в другой институт.
Это были отнюдь не «крысы» – те давно разбежались из второго отдела, которым руководил Александр Игоревич, а солидные учёные, не боявшиеся раньше отстаивать своё мнение перед «превосходящими силами». Но сейчас они считали борьбу проигранной.
Один за другим стали проваливаться на защите аспиранты и ученики Александра Игоревича. И всё происходило будто бы законно, с соблюдением правил приличия.
Как-то я встретил Александра Игоревича. Он остановился, поздоровался. Мы оба чувствовали неловкость. Мешки под его глазами набрякли, суровые складки пролегли у твёрдых губ.
– Правильно вы тогда сориентировались, Пётр Петрович, что не перешли к нам, – сказал Александр Игоревич. – Желаю вам уцелеть и завершить начатое. Всё-таки найдите минутку, забегите ко мне. Я передам вам некоторые расчёты. Могут пригодиться. За сношения со мной пока не казнят.
– Спасибо, Александр Игоревич, но я не «сориентировался». Просто характер такой, маниакальный. Начал – заверши, а не сворачивай на полдороге.
– Завидная маниакальность. Однако и чувствительность повышенная. Для дела хорошо, для здоровья – другим концом. Язву не заработайте, упорный добрый молодец.
Я вспомнил, что говорили, будто у него открылась язва желудка. Присмотрелся внимательней: к обычной смугловатости его лица прибавилась желтизна, и нос казался больше оттого, что лицо похудело,
