Сара покачала головой.
– Надеюсь, вы смогли поговорить с мистером Крофтом?
Длинные пальцы Гая Деворана прошлись по гриве льва.
– Смог. Он трудный человек, не склонный к праздной болтовне.
Сара отвела взгляд.
– У него тоже каштановые волосы, синие глаза, и он здешний.
В глубине темных глаз Гая промелькнула тревога, но тут же исчезла, как будто он набросил покров на свои чувства.
– Да, и поэтому подходит к нашему описанию Фолкорна. Вы, как я понял, тоже побеседовали с ним?
– Попыталась, но безрезультатно.
– Не секрет, что он ездил весной в Лондон.
Сара взяла свою шляпу и продела пальцы сквозь ленты.
– И все же я побоялась вызвать у него подозрения излишней настойчивостью, поэтому ушла сюда, в сад. Полагаю, вы добились большего?
Гай оставил льва и, подойдя к скамье, уселся рядом с Сарой. Ее тут же охватило волнение, как будто он принес с собой солнце, и теперь ничто не могло оградить ее от безжалостных лучей.
– Леди Уайтли настояла на том, чтобы сопровождать меня, а остальные леди и джентльмены шли впереди.
– Этого-то я и боялась. Значит, вы все же не смогли поговорить с мистером Крофтом?
– Наедине – нет, хотя кое-что все-таки выяснил. Но сначала мне бы хотелось узнать, что вы сказали Мурфилду, или, точнее, что он сказал вам. Не следует ли мне вызвать его?
Сару возмутила легкая насмешка в его голосе, но она сдержалась.
– Из-за меня? Я польщена, мистер Деворан, но вся вина полностью лежит на мне.
– Значит, вы были с ним невежливы?
– Абсолютно. Хотя на самом деле мои слова выглядели вполне хвалебными, как вы понимаете.
– Что же случилось?
– Лорд Мурфилд обнаружил меня в саду с его маленьким сыном и няней. Он хотел, чтобы ребенок поклонился ему – а ведь малышу нет еще и восемнадцати месяцев! Я вмешалась прежде, чем он и его супруга довели младенца до истерики.
Гай чуть поморщился.
– Так граф вам не понравился?
– Он относится к тому типу хладнокровных англичан, которых я особенно не люблю, а жена – точная его копия. Надеюсь, они не принадлежат к вашим близким друзьям?
– К счастью, нет!
Сара встала; она больше не могла противиться своему беспокойству.
– Человек, который так безжалостен к собственному ребенку, вероятно, способен на все.
– А ну тише, миссис Каллауэй! – Гай вскочил и прошептал ей на ухо: – Хотя мы и одни, кто-то может прятаться за изгородью.
Он подвел Сару ко льву, и тень, которую отбрасывал каменный хищник, окружала ее со всех сторон.
– Графиня столь же жестокосердна, – сказала она с горечью.
Гай прислонился к постаменту и скрестил руки на груди.
Пронзительная мужская энергия этого человека не действовала на Сару разрушительно просто потому, что он держал эту энергию под жестким контролем.
– Леди Мурфилд несколько лет была больна, – спокойно сказал Гай. – Она подвержена приступам депрессии и истерическим припадкам. Все знают, что из-за пренебрежительного отношения мужа она время от времени надолго оказывается прикованной к постели. Дочь герцога Фрейдерхема, она живет под властью супруга-тирана, и семья не окажет ей никакой поддержки, если она его оставит. Слабость, а не жестокость – вот слово, которое приходит на ум в данном случае.
– Тем не менее, – настаивала Сара, – леди Мурфилд приказала лишить маленького лорда Бэрришема ужина только потому, что он упал и испачкал платье. Он ведь еще совсем младенец, а она его мать.
Гай снова нахмурился:
– Верно, но я представить себе не могу, чтобы она обняла его или покормила. Мурфилд поручил младенца кормилице, едва он родился, считая, что детский крик – гибель для всякой деликатной и чувствительной леди, поскольку от этого стала бы постоянно болеть голова.
– Страдания ребенка никогда не бывают предметом веселья, – бросила Сара.
– Вы хотите, чтобы я удивлялся, как это графиня не чувствует естественной любви к собственному ребенку? – Гай говорил эти слова таким тоном, словно не желал заметить ее негодования.
– Нет, конечно, нет, подобное равнодушие достаточно распространено среди знати, где детей отдают на
