— И чего с вами такими делать? — вздохнул Немо и снова исчез в кустах.
Впрочем в этот раз он снова не стал задерживаться. Не прошло и трех минут, как вынырнул из кустов, сжимая что-то в ладони.
— Чего это? — удивился Перун, разглядев обычную, не слишком длинную — сантиметров двенадцать, и не толстую — не толще указательного пальца, веточку.
— Спичка. Учись, молодежь, — Немо присел на корточки, грамотно сложил хворост, сунув под низ самые тоненькие веточки, вытянул руки со своей странной Спичкой, почти засовывая её в костер, и резко преломил её.
Тихо, хоть и довольно резко щелкнуло. Спичка выпустила с места разлома яростный язычок огня, который мгновенно перекинулся на дрова, весело разрастаясь.
— Ниччччего себееее! — удивился Эру. — Это что за артефакт такой? Сколько лет по Зоне брожу, а вот такого видеть не приходилось!
— Спичка это. Полезная вещь. Хотя и осторожным надо быть, чтобы пальцы не сожгло.
— Где ты её отыскал-то? И как? Я бы тысячу раз мимо прошел, может даже пнул, но не подумал бы никогда что артефакт это.
— Я бы тоже прошел. А вот если идти по кустам каким-нибудь и оружие за ствол по земле тащить, довольно скоро хоть одна к нему да приклеится. Спички совсем неплохо магнитятся. Так что найти их, зная как и где, совсем не сложно. А вещь полезная, особенно когда простых спичек нет. Ужинать давайте. И спать. Завтра встаем до рассвета. И вперед. Черт знает куда. Так что не жалейте запасы, позавтракать не получится. Да и потом, кто знает что будет.
— А чего их беречь-то? — уныло выдавил Перун, вытаскивая из рюкзака банку кильки в томатном соусе. — Если и так всего одна банка осталась?
— Держи, — перекинул ему пачку с остатками галет и банку консервированного рассольника Немо. — Ешьте давайте.
— Спасибо, — грустно вздохнул парень, почувствовавший укол совести, что забирает еду у спутника.
Эрудит тоже извлек из рюкзака банку и спросил, глядя на застывшего Немо, протянувшего руки к костру:
— Ты-то чего не ешь?
— Аппетита нет. Да и было бы что, может и пожевал. Но я привык подолгу без еды.
— Ясно, — кивнул Эру, несколько секунд поизучал консервную банку и перекинул Одинокому снайперу. — Держи. Тушенка старая добрая. Ты за последние дни столько крови пролил, что тебе жрать и жрать сейчас надо, вместо того, чтобы по Зоне носиться как оголтелому.
Немо легко поймал банку, некоторое время смотрел на Эрудита и наконец спросил:
— А сам-то как?
— Нормально. Я тоже привык по несколько суток не есть. Но я-то в отличие от тебя Зону полуведром крови не поливал. Так что ничего не станется со мной. Жри давай.
— Спасибо, — смущенно пробормотал Немо, опустив взгляд на землю.
Впрочем съел он от силы две трети тушенки, с трудом оторвался от трапезы, облизнул губы и вернул банку с остатками Эрудиту. Тот кивнул, пару раз махнув ложкой прикончил еду, и отшвырнул пустую жестянку в ближайшие кусты.
— Ну что, отбой? — впервые не приказал, а именно спросил Немо.
— Можно и отбой, — согласился Эру. — А можно ещё чуток посидеть возле костра, погреться, поболтать. Когда ещё такое удастся?
— Хороший вопрос. Очень хотелось бы узнать ответ…
Люба сидела в стороне ото всех, пытаясь разобраться в смешавшихся в страшную кашу чувствах. Вчера она предала того, ради которого пришла в ад и провела в нем два месяца. А потом спокойно уснула, прижавшись к другому. Что это? Предательство или нет? Может ли она сейчас сесть поближе к Перуну и прижаться к его боку, чтобы почувствовать тепло и биение сердца? Этого очень хотелось, но какая-то часть все время напоминала о Бойце и девушке казалось, что пересев к Перуну, она станет изменницей и предательницей вдвойне.
Сталкеры сидели возле костра, задумчиво глядя в огонь. Хотелось заговорить о чем-то, поспорить, рассказать, но ничто не приходило на ум. А ведь именно в этот вечер, впервые за годы жизни в Зоне, Эрудит почувствовал, что сидит с действительно достойными людьми. Рядом с которыми можно жить и умирать.
Полная тишина давила на нервы. Перун попытался вспомнить, слышал ли он абсолютно бесшумную ночь в Зоне и не смог вспомнить ни одной. А сейчас ночь стояла именно такая. Ничто не нарушало ночную тишь. Даже костер перестал потрескивать и торопливо пожирал хворост, не тратя времени на потрескивание и стрельбу угольками.
— Добрая ночь, — вдруг негромко произнес Немо. — Совсем как та, первая которую я провел в Зоне. Шесть лет назад.
— Шесть? — подался вперед от удивления Эрудит. — Зоне ж самой всего восемь. Это что же, значит ты почти с самого начала здесь живешь?
— Живу… — отчего-то Немо перешел на так бесившую Перуна манеру говорить.
— Ты раз начал, то рассказывай, а?! — поспешно вклинился тот. — Когда в Зону пришел? Зачем? Чем до Зоны занимался?
Немо не отвечал. Снова повисла тишина, не наполненная ни воем, ни стрельбой, ни даже шелестением листьев над головой.
— Да ничем особым я не занимался, — наконец, промолчав не меньше минуты, начал Немо. — Чем может заниматься четырнадцатилетний пацан вне Зоны? Жил. Учился. Читал. Дружил. Ссорился. Дрался. Как и все мальчишки.
— Четырнадцати… — Перун с размаху шлепнул себя ладонью по затылку, но перехватив резкий взгляд Эрудита замолчал и пообещал себе не проронить ни слова, пока Немо будет говорить.
— Жил в нормальной семье. Правда отца своего я плохо помнил уже тогда. Он погиб, мне и шести лет не было. Но мать меня любила. Правильно любила, мудро. Не пичкала сладостями, не баловала. Когда надо — хвалила, когда надо — наоборот. Короче, жилось хорошо. Всем бы такое детство и матерей. Но потом подрос я, она решила, что пора и о себе подумать, семью новую завести. Я не против был, нет. Хотелось, чтобы мать счастье увидела, радость, любовь. Ну мне четырнадцатый год шел, когда она привела к нам домой будущего отчима моего. Неплохой был человек тогда. А может прикидывался. Через несколько месяцев свадьбу сыграли. Уж не знаю, из-за чего так переменился он совсем скоро. Одним словом, не хочу я вспоминать то время и пересказывать. Очень уж противно. В общем попросту так вышло, что доконал он меня, начал я в четырнадцать лет задумываться о том, чтобы руки на себя наложить. Но как-то вешаться или вены резать не показалось мне тогда интересным вариантом ухода. А все СМИ тогда галдели о Зоне, об опасности, мутантах, аномалиях, гениальных ученых, что благодаря артефактам смогут человечество продвинуть вперед сразу на века, о романтичных героях, рискующих жизнями, уничтожая мутантов и добывающих артефакты — сталкерах. Ну что ещё могло прийти в голову мальчишки? Сбежал я из дома и решил в Зону наведаться. Иллюзий я не строил, знал, что долго не протяну в Зоне. Просто решил хоть напоследок взглянуть, какой она может быть настоящая жизнь. Вот так с одним пистолетом Макарова, что у отчима, лейтенанта милиции, умыкнул, прополз мимо застав и явился я в Зону. Кто же знал, что не сцапает меня кровосос, не влечу в аномалию, не попаду под Выброс. Но больше всего повезло — что не стал я близко общаться со сталкерами. Точнее сперва конечно пытался к отрядам прибиться, человечество от Зоны спасать, ученым помогать. Только быстро я понял, что такое сталкер и какие люди обычно туда идут. Потому и выжил. Да и счет я довольно быстро свой открыл по отморозкам всяким. Одним словом на восьмой день я пистолет на Гадюку сменил. И даже не расстраивался о бывшем её хозяине, сталкере Свине. Тварью жил, тварью сдох. Ну и стал я в Зоне жить. С некоторыми сталкерами, что не все человеческое потеряли, общался довольно тесно. Дружил. Помогал чем мог. Только мало таких попадалось. А года два с половиной назад и вообще прекратил я общаться с людьми. Последние полтора года единственные с кем общался это Бармен и ученые. Да и с ними-то как общался, десяток-другой слов в месяц. Привычнее мне стало одному жить. Одиночкой. Диким и не общительным. Отшивающим всех, кто приблизиться пытался. Ни на кого не
