— Ты чего? — удивился Фредди.
— Засвистели, слышишь?
— О чём сигналят? — спросил Андрей.
— Так, перекликаются. Белых у загонов много. — Эркин негромко свистнул и спрыгнул к Андрею. — Пошли?
— Пошли, — согласился Фредди, и уже в полный голос, но без нарочитости. — Стадо лежит, всё в порядке. Можно и на боковую.
Они уже шли обратно, когда Андрей тоскливо спросил:
— А петь-то хоть можно?
— Голоси до посинения. Только думай сначала. Где и от кого ты это услышать мог. А то завёл, было дело, про Хаархан. А это…
— Я понял, — перебил его Эркин. — Но про этого… Шекспира уже все знают.
— Шекспира можно, — усмехнулся Фредди. — Раз все знают.
— Лоза остаётся, — негромко засмеялся Эркин. — И все знают, и к словам не придерёшься.
Пока они были у стада, костёр погас. Развели долгий ночной огонь и легли спать. Как всегда, Эркин с Андреем спина к спине, а Фредди по другую сторону костра.
— Тихо как, не сравнить с перегоном.
— Боятся.
— Чего?
— Не чего, а кого. Они боятся нас.
— Но… война уже кончилась.
— Страх иррационален.
— Слушай, хватит уже. Иррационален… Он очень даже рационален. Мы — оккупанты. Со всеми вытекающими из этого положения последствиями. И если мы начнём завтра…
— Успокойся, мы не начнём ни завтра, ни послезавтра.
— Завязываем контакты?
— Да, мягкое наблюдение, контакты… повторять Крутой Проход мы не будем.
— Не можем?
— Не будем.
— Вообще, на мой взгляд, это пустышка. По-моему, большую часть нашей клиентуры уже закопали как неопознанные трупы.
— Вполне возможно. Но большая часть ещё не вся клиентура. Привезут картотеку, и начнём работать.
— Ясно. Как всегда, как на охоту…
— Ты что, своих в лицо не знаешь?! Мне мои уже снятся.
— Решайте другое. Нас сколько? Все за этим столом. А их? То-то. На кого мы можем опереться? На цветных? На ковбоев? На лендлордов? Думайте об этом. У нас в запасе пять дней. Когда привезут картотеку, у нас уже должна быть опора.
— Должна. А вот будет ли?
— Попробуем что-то сделать.
— Как ты думаешь, Дон, они всё поняли? Я говорю о цветных.
— Цветные перетрусили ещё больше, Джерри. Они даже не болтают.
— Не обольщайся, Дон, они умеют говорить очень тихо. Будем надеяться, что они умнее, чем притворяются. Как твои… артисты?
— Как все. Ты сам сказал. Они умнее, чем притворяются. И… и я не хотел бы оказаться у них на узкой дороге.
— У них, значит, у Фредди.
— Странно, он никогда не любил цветных.
— Он никогда не зависел от них. Как и все мы, впрочем. Мы жили их трудом, но не зависели от них. Ты понимаешь меня?
— Да. Мы повязаны одной верёвочкой.
— Верёвка, скажем честно, грязная, но она одна на всех. И, кажется, они это понимают, Дон.
— Да, боюсь, Джерри, они слишком хорошо это понимают.
Ночь прошла спокойно, а с утра началась знакомая всем круговерть, так что уже думать о чём-то стало некогда.
Они все умели обживаться на новом месте: ковбои и бывшие рабы — кочевники поневоле. Поели, поспали, не надо трогаться дальше, ну, так это дом родной, а через сутки уже все старожилы, и замшелые традиции и обряды определяют жизнь.
Два колодца, и само по себе получилось, что цветные пастухи толкаются у одного, а белые ковбои у другого. В первое утро умылись, где накануне воду набирали, и уже ни с какого перепоя не спутают, и за водой для кофе и варева будут бегать через весь посёлок к 'своему' колодцу. Под навесами и между ними на натянутых длинных ремнях и верёвках трепались на ветру рубашки и портянки. У четырнадцатого номера шла молчаливая ожесточённая игра в шелобаны. У фургонов торговцев толпились жаждущие всех цветов. На жердях, огораживающих загоны, сидели дежурные и просто желающие поболтать на свободе. Под навесами спали вернувшиеся с ночного дежурства у загонов и лошадей. В четвёртом номере расположилась компания лендлордов, дегустировавшая несколько разноцветных бутылок, обмениваясь скупыми, выдававшими истинных знатоков, вескими замечаниями. Третий день. Устоявшаяся жизнь.
Фредди, не спеша, шёл по главной и единственной улице этого необычного ковбойского города. И несмотря ни на что ему это нравилось. Да, такого ещё не было, и очень жаль, что не было. Его окликали, он отвечал на приветствия, обменивался какими-то замечаниями.
А вот и их седьмой. Всё как у всех, но своё, родное. На маленьком жарком костре греется вода, Эркин сосредоточенно, разложив под рукой всё нужное, проверяет и сшивает ремни. Тут же у костра ещё двое пастухов за тем же занятием. Негромко, почти не шевеля губами, болтают, смеются. На Фредди, прошедшего мимо них в глубь навеса, только покосились с улыбками, но работу не прервали. И Фредди решил рискнуть подсесть к ним. Эркин ловко подвинулся, образовав приглашающий просвет рядом с собой. Фредди сел к костру и закурил. Пастухи заговорили чуть громче, самую малость, но так, чтобы он слышал. Разговор шёл о неизвестных Фредди людях и событиях, и он не сразу догадался, что парни вспоминают зиму и свои блуждания после освобождения. Очень мягко, очень естественно парни закруглили разговор, одновременно закончив работу, отказались от кофе и ушли.
Эркин собрал своё хозяйство, поставил кружки.
— Где Эндрю? — разжал губы Фредди.
— Шляется, — кратко ответил Эркин и улыбнулся, смягчая ответ.
— Не захотели со мной сидеть? — тихо спросил Фредди.
— Обиделся? — Эркин удивлённо вскинул на него глаза. — Не надо. Просто подставлять тебя не хотят. Здесь ты старший, раз ешь с нами, то никто не встрянет. А с другими… — Эркин невесело усмехнулся. — И какой разговор вести, не знают. У каждого костра свои порядки.
Фредди кивнул. Эркин налил кофе и стал засыпать крупу для варева. Фредди удивило, что сыпал он скупо, явно ограничивая себя. А провизию закупали недавно. Выесть не могли так быстро.
— У нас что, крупа кончается?
Эркин вдруг густо, как Андрей, покраснел, нагнул голову.
— Что случилось? Эркин?
Эркин пробурчал что-то невнятное.
— Ну?
— Тебе хватает? — ответил Эркин неожиданным вопросом.
Фредди поставил уже поднесённую к губам кружку с кофе.
— Так, — он сцепил на секунду зубы, пересиливая рвущуюся наружу ругань. Вот взбрыкнул парень не
