время обеда Скарлетт раз двацать услышала от миссис Полтнер 'Ах!', 'Ох!', 'Да что Вы!', 'Не может быть!' и тому подобное. Причем все эти реплики были произнесены с искренним, неподдельным интересом и удивлением, и ни в коей мере не были похожи на жеманное притворство барышень-южанок, которые употребляли их всякий раз в обществе, дабы проявить свою 'неземную' сущность.
После того как Мериэм Полтнер выведала все, что было известно ее гостям о своем сыне и невестке, ее внимание перекинулось на Скарлетт. Откровенному любопытству этой уникальной женщины не было предела, она, казалось, хотела знать все!
Давно ли Скарлетт замужем, сколько у нее детей, чем занимается ее муж и почему она приехала в Нью-Йорк без него. Ей непременно хотелось знать, как богата Скарлетт и какое место в своем южном обществе она занимает, есть ли у нее родственники и чем они занимаются!
Это был, по истине, самый беспардонный допрос, но Скарлетт прилежно отвечала на все вопросы этой неугомонной дамы-янки, не смотря на раздражение, возрастающее с каждой минутой, которое она старалась скрыть, выкладывая ей как правду, так и неприкрытую откровенную ложь, которая была способна обелить ее в глазах хозяйки дома.
Лучше выглядеть благополучной семейной леди в глазах этой дотошной северянки и расположить ее, тем самым, к себе, думала Скарлетт — а вдруг пригодится, чем вызывать ненужные кривотолки, уклоняясь от нежелательного разговора. Когда же Скарлетт заходила слишком далеко в процессе такого самообеления, Клаус недоуменно посматривал на нее, с застывшей в руке вилкой или рюмкой, а потом молча опускал глаза, не в состоянии скрыть своей улыбки или удивления.
Обед, которым угощала своих гостей Мериэм Полтнер, состоял из шести перемен и был великолепен!
Сначала был подан салат из свежего шпината, обжаренного с чесноком в оливковом масле, посыпанный сверху мелко нарубленным сыром вперемешку с зеленым укропом. К салату были также поданы домашние пирожки с морковью и сельдереем. После этого гостям был предложен на выбор суп из овощей на говяжьем бульоне или куриный бульон с домашней лапшей.
Четвертая перемена состояла из рубленных цыплят с брокколи под бобовым соусом. На столе также стояли три хрустальных графина, два с вином и один с коньяком, из которых двое слуг незамедлительно наполняли пустеющие хрустальные фужеры гостей.
На десерт было подано мороженое, красиво уложенное мелкими шариками и затейливыми завитками, украшенное дольками апельсинов и свежих персиков. И в завершение на столе появился ароматный дымящийся кофе с шоколадными конфетами в красивой большущей коробке.
После такого обеда Скарлетт подумала, что не так уж и скупы эти янки в своем гостеприимстве, и возможно южане напрасно наговаривали на них всякие небылицы о том, что мол, от янки никогда не дождешься такого хлебосольного приема, как от южанина.
Мистер Эндрю Полтнер приехал домой как раз в тот момент, когда гости принялись за кофе, правда Мериэм Полтнер сообщила им с самого начала, что ее супруг появится дома только к вечеру, что у него сегодня много неотложных дел, и он просил передать, что извиняется перед ними за свое отсутствие. Однако хозяин заглянул домой на часок, сказав, что сумел-таки его выкроить, чтобы поприветствовать друзей своего сына.
Ха, друзей! — возмущенно подумала Скарлетт, однако одарила мистера Полтнера прелестной улыбкой, отвечая на его приветствие.
Семидесятилетний мистер Полтнер оказался веселым старичком с совершенно седой головой и шустрой стремительной походкой, абсолютно не соответствующей его стареющей внешности.
Его худощавое лицо с открытым высоким лбом, серыми глазами и довольно крупным прямым носом производило приятное впечатление, а живая эмоциональная улыбка очень походила на улыбку Фила.
Мистер Полтнер был раскован и добродушен, он поздоровался за руку с Клаусом так, словно давно его знал и расстался с ним не далее как вчера. Во всем его облике и поведении Скарлетт угадывала делового человека, не обремененного сантиментами и не привыкшего терять время по пустякам.
Надо же, какой он шустрый! — подумала Скарлетт — и кризис, принесший ему столько неудач, казалось, совсем не отразился на его поведении.
По мнению Скарлетт, человек, перенесший такие денежные потери, как отец Фила, должен быть если уж не совсем убитым горем, то по крайней мере, подавленным и обремененным своими заботами.
Она представила, что было бы с ней самой, подвергнись она такому испытанию, как этот человек, и отдавая должное самообладанию мистера Полтнера, прониклась к нему уважением.
Когда хозяин дома любезно провел со своими гостями полчаса за послеобеденным кофе, а потом, извинившись, удалился, Мериэм Полтнер пригласила всех пройти в гостиную. Однако Скарлетт забеспокоилась, поблагодарив услужливую даму за гостеприимство и сказала, что им пора позаботиться о гостинице, спросив у миссис Полтнер в каком отеле она порекомендовала бы им остановиться.
— Какая гостиница, Скарлетт, что Вы! Разве Вы не остановитесь у нас? Неужели Вы думаете, что мы с Эндрю позволим поселиться друзьям Фила в гостинице? Ах, Скарлетт, Вы доставите мне несказанное удовольствие, если поживете у нас! О какой гостинице Вы ведете речь в самом деле! Да разве я Вас отпущу?
И по ее, не терпящему возражений лицу, Скарлетт поняла, что ей придется поселиться в этом доме, как бы она не хотела этого избежать. Никакие доводы здесь не помогут, все ее возражения Мериэм Полтнер примет за обыкновенное жеманство и будет считать ее неблагодарной, а предстать в таком свете перед женой человека, к которому она должна обратиться за помощью Скарлетт было не выгодно.
Ничего страшного, — говорила она себе, — я же не развлекаться сюда приехала, буду подольше задерживаться на фабрике, чтобы миссис Полтнер не докучала мне своими допросами, да и потом, главное сделать дело, а ради этого можно и потерпеть.
Да, Скарлетт приехала в Нью-Йорк не развлекаться, она действительно хотела поработать и извлечь из этой работы столько пользы, насколько это было возможно при самом серьезном отношении к делу. Однако жизнь на сей раз предоставила ей такие возможности, о которых она даже и не помышляла. Поездка в Нью-Йорк оказалась необыкновенно приятной передышкой, которой все же наградил ее Бог, и она от всей души предавалась так неожиданно свалившимся на нее развлечениям, на которые совсем не рассчитывала.
Мэриэм Полтнер поселила Скарлетт в уютной комнате на втором этаже с видом на лужайку как раз в том месте, где находилось большое скопление пестрых цветочных клумб, благоухающих своим осенним ароматом перед ее окном, и приставила белую служанку в помощь Присси, не принимая никаких возражений от Скарлетт. Это была прелестная молодая девушка лет восемнадцати по имени Элизабет. В ее обязанность входило выполнять любое поручение дорогой гостьи, как говорила про Скарлетт Мериэм Полтнер, и ее черной служанки, которая не знала где и что находится в доме.
Скарлетт хоть и была благодарна миссис Полтнер за такое отношение к своей персоне, но ей все же было неловко в глубине души. Она невольно вспоминала свое пренебрежительное отношение к Филу Полтнеру, особенно на толкучках, которые устраивала в Атланте и после таких воспоминаний ей было совестно смотреть Мериэм Полтнер в глаза.
Зато Присси, услышав, что в обязанности белой девушки входит выполнять все ее поручения, страшно загордилась и ходила важная как индюшка, расхрабрившаяся перед петухом.
— Спусти свои раздувшиеся от гордости щеки, — сказала ей как-то Скарлетт — и не задирай нос, ишь, как тебя разобрало!
Клаусу была предоставлена комната не хуже чем Скарлетт и находилась она в противоположном крыле дома, где обычно Полтнеры размещали мужскую половину гостей.
На следующий день с утра Эндрю Полтнер повез Скарлетт и Клауса на свою фабрику, которая находилась в окрестностях Бруклина и считалась самой крупной из всех его предприятий. Их путь пролегал по знаменитому подвесному мосту, находящемуся на высоте 41 метр над уровнем моря и соединяющему Бруклин и Нью-Йорк, сконструированным еще в 1826 году знаменитым Иоганном Реблингом, о чем не без гордости поведал своим гостям мистер Полтнер.
