отряда знакомых лазанцев, по поводу которых пустили слух, что они зверски убиты.
— Почему вы с врагами? — прямо спросил самый старый, абсолютно седой, но стройный и крепкий, горец. Чкимтонду было уже сто солнечных лет, то есть почти сто тридцать священных.
— Они оказались смелыми воинами и благородными недругами. Наши павшие бойцы похоронены с честью, их оружие и ценности везут на ослах за нами, а мы решили служить настоящим мужчинам, а не этим недоноскам, которые все время ссорятся между собой, а от настоящих воинов бегают, как зайцы. Небось, они говорили, что нас кастрировали, а затем разрезали на куски?
— Такие слухи ходили.
— Это они хотели такое с нами сделать, чтобы мы не рассказали об их трусости и позоре. А Однорукий вождь хотел было за такую подлость оскопить Цацикота, но решил, что такая презренная и опозоренная личность больше ему пригодится в Ссарацастре, потому что в первом же бою опять побежит. Так что лучше присоединиться к нему и его народу. Они там все богатыри и благородные мужи. Мы подчинились, и с нами обходятся как с честными воинами.
Тут переговоры прервались. С крыши одной из сакль выстрелили в Урса. Он боковым взглядом успел увидеть движение и уклонился, в чем ему помог толкнувший его вбок Шитон. А сам богатырь стремительно вспрыгнул на забор, с него перескочил на крышу сакли. За ним то же проделали еще трое старков, несмотря на полное вооружение. Шитон снес голову нападавшему, потом все четверо соскочили вниз и убили всех мужчин во дворе, не получив ни одной раны. Такая сцена показала всем, что шутить не стоит, и что бойцы действительно мощные, смелые и безжалостные.
— Луцмикши сам решил на вас нападать. Он и его семья поплатились. Делайте с женщинами и детьми, что хотите. А деревня подчиняется тебе, Однорукий, — с одобрения всех старейшин произнес седобородый Чкимтонд.
— Мне не нужно твоего соизволения на тех, кто достался мне по праву победителя. Но, если вы немедленно устроите угощение для наших воинов, мы будем рассматривать вас как почетно сдавшихся. По нашим обычаям вы должны в таком случае угостить бойцов, а бойцы имеют право на две похвалы: вещи и женщины. А дальше вы сами понимаете, что нужно сделать по законам гостеприимства.
— Ваши обычаи похожи на наши. Вы правы. Мы виноваты в том, что этого дурака заранее не выгнали и что поверили пустым слухам. А что будет с нами потом?
— Ваши люди имеют право присоединиться как бойцы к моему отряду. Всем будет сохранена жизнь, свобода и имущество. В захваченном нами доме поселится наш человек, который будет править деревней совместно с вами, старейшины. Тут мы захватили шесть женщин. Он выберет любую из них себе в жены, а другие будут нашими рабынями и сегодня будут ублажать победителей.
— Это нас устраивает. Значит, мы остаемся свободными воинами. И как честные бойцы мы готовы тебе служить, Однорукий.
Воины расположились отдыхать, но тут Урс заметил, что из деревни уходит группа из пары всадников и нескольких повозок.
— Кто это? — спросил он у своих лазанцев.
— Здешний азнаур Мтридзаджо с семейством.
(Мы используем для описания быта и общественных отношений горцев кавказские термины.)
Барон вскочил на коня и бросился догонять уходящих. Азнаур был нечто вроде дворянина, вассалами которого были проживающие в этой деревне. А жители деревни, помимо слуг азнаура и рабов, делились на три группы. Джигиты считали зазорным обрабатывать землю. Их наделы кое-как возделывали женщины их дома. Сами они рассматривали как достойные занятия лишь пастьбу овец, охоту, пирушки, курение трубок, набеги и грабеж. Глехи были полноправными крестьянами, но, в отличие от крестьян у старков, джигиты и азнаур брали с них произвольные поборы, правда, относясь все-таки без пренебрежения. Когда глехи становился почтенным старцем, он даже мог войти в число старейшин деревни, тем более, что джигиты до старости доживали редко, а тот, кто все-таки доходил до преклонных лет, либо был искалечен на войнах и набегах, либо имел репутацию труса. А месепе были самой бедной и угнетаемой частью крестьян: крепостными бесправными полурабами азнаура.
Догнав повозку с семейством азнаура, его слугами, рабами и несколькими месепе, которые тупо повиновались его приказу отдать ослов и сопровождать его к царю, старки быстро пленили единственного сопротивляющегося: сына азнаура. Сам азнаур пришпорил коня и сбежал, как последний трус, оставив все свое семейство. Урс произнес суждение:
— Слуги и крестьяне сохранят свой статус и свое имущество. Члены семьи труса станут рабами. Ваш азнаур опозорил и обесчестил всех вас, не будет вам никакой пощады и почета. И выкупить вас я ему не позволю. Все ваше имущество поделим по справедливости.
Все семейство вернулось ограбленными догола и связанными. Местных рабов Урс решил в деревне не оставлять, а побыстрее переправить в крепость и дальше в Арканг, чтобы продать в другие страны. В дом азнаура он сразу же вселил одного из своих дворян. Шитону он предложил занять освободившуюся саклю и взять себе жену, но тот предпочел идти дальше и воевать:
— Однорукий! С тобой я завоюю себе не одну, а несколько жен и богатство! И я не хочу отставать от тебя в славных битвах. Я возьму себе дом и жен сразу после конца этой войны.
В саклю вселился один из отличившихся в боях ихлан. Шитон получил теперь старкское имя и род: Шон Скинторан. Ихлане попросили Урса сделать его командиром своего отряда. Барон с удовольствием исполнил их просьбу.
Аориэу вовсю помогал в переводе и всем своим видом выражал радость по поводу того, что крови пролилось мало. Он высказал Урсу на старкском и так, чтобы слышали практически все командиры- старки:
— Теперь вся Лазика на твою сторону может перейти. Надо лишь их царя убить или заставить сбежать.
— Помолчал бы. Мы сами разберемся на военном совете, — оборвал вышедшего за свои рамки слугу Урс. Но слова уже запали ему в уши.
Все джигиты выстроились перед Урсом, желая идти с ним на бой и добычу. Посмотрев на них, Урс остался недоволен. Сразу было видно, что дисциплины у них совсем не было, да и боевая выучка была хуже, чем у любого из отряда Урса: ведь в свободное от набегов время они совсем не упражнялись в военных искусствах, если не считать охоты. И тут Урсу пришла в голову идея.
— Глехи! Кто из вас желает встать в мой строй? У кого есть оружие и хоть какая-то броня, имеет на это право!
Вышло крестьян еще больше, чем джигитов: все они очень желали повышения статуса. Урс сразу же отсеял тех, кто выглядел слабым и у кого оружие было совершенно не в порядке, оставив крестьян по числу джигитов. После этого он заявил:
— Столько воинов мне не нужно. Достаточно половины, но добрых. Поэтому бросим жребий, и каждый крестьянин с джигитом проведут бой на дубинках. Если джигит проиграет бой, он уходит из войска и отдает свое оружие крестьянину.
Более трети джигитов выбыло, потому что крестьяне дрались отчаянно: за повышение своего статуса. Остальные джигиты, как на первый взгляд было странно Урсу, проводили своих бывших товарищей насмешками и восприняли с ликованием приказание Урса всем побежденным сегодня же взять в руки мотыги и начать обрабатывать свои участки. Аориэу тихонько прокомментировал:
— Оставшиеся теперь уверены, что они стали твоими дружинниками. А побежденные у горцев жалости никогда не заслуживают.
Аргирисса прибыла в Великий Монастырь Ломо в одежде кающейся грешницы. Ее поселили в женской половине монастыря и через шесть дней вызвали к самому Пресветлому Владыке.
— Грешная дочь моя, расскажи, что тебя мучает?
И Аргирисса начала свою исповедь. Сначала это была обычная исповедь гетеры, виновной в естественных грехах, а затем она рассказала то, что произошло с Тором и как она грубо нарушила все правила важнейшего обряда.
— Я наведу справки. Пока что налагаю на тебя малое покаяние на две недели. Потом опять приходи ко мне.
