В 1928 г. он был расстроен, услышав о финансовых трудностях бывшего премьер-министра и его попытках с помощью журналистской деятельности пополнить скудное жалованье парламентария, составлявшее 400 фунтов в год. В связи с этим король написал Болдуину, занимавшему тогда дом № 10 по Даунинг-стрит, и предложил как следует обеспечивать и нынешнего, и отставного премьер-министров. Король считал, что следует вдвое увеличить составлявшее 5 тыс. фунтов в год жалованье премьера, освободить его от налогов, а также по истечении трех лет нахождения на этом посту (не обязательно непрерывно) выплачивать ему пенсию в том же размере. Однако лишь в 1937 г., в последние месяцы пребывания на посту премьера, Болдуин смог повысить жалованье своим преемникам; и король, и Макдональд к тому времени уже лежали в могиле.
Лейбористский кабинет 1929 г. включал в себя несколько знакомых лиц и не вызывал особых опасений. Хотя король предлагал назначить министром иностранных дел Томаса, этот пост в конечном счете достался Гендерсону, а Томас стал лордом — хранителем малой государственной печати; на него также была возложена обязанность бороться с безработицей. Сноуден снова занял должность канцлера Казначейства. Клайне опять возглавил министерство внутренних дел, Вебб, ставший лордом Пассфилдом, — министерство по делам доминионов. Министром по делам Индии стал Энтони Веджвуд Бенн, отличавшийся как переменчивым настроением, так и способностью располагать к себе людей, — за два года до этого он дезертировал из либеральной партии. Новый лорд-канцлер также был из числа новообращенных. Вместо умершего в 1928 г. Холдена премьер-министр назначил лордом — главным судьей Сэнки, автора составленного десять лет назад доклада, в котором содержалось предложение национализировать угольную промышленность; больше знакомый с внутриполитическими вопросами, нежели с проблемами внешней политики, он прославился тем, что приносил на заседания кабинета маленький атлас.
К 8 июня король уже смог надеть фрак, хотя и не стал выезжать из Виндзора в Лондон. Поэтому для принесения присяги новым министрам пришлось приехать к нему на поезде. На станции их уже ждал ряд открытых экипажей из королевских конюшен. Однако на всех мест не хватило, так что в конце процессии пришлось пристроить одноместный экипаж, в котором в гордом одиночестве сидел вытянувшийся в струнку канцлер герцогства Ланкастерского сэр Освальд Мосли. По прибытии в замок Макдональд был замечен прячущим недокуренную сигару в стоявший у входа цветочный горшок. Во время церемонии король нарушил традиционное молчание, сказав министру труда мисс Маргарет Бондфильд, что рад принимать первую женщину — члена Тайного совета. «Его улыбка при этом, — отметила она, — была сердечной и искренней». Перед возвращением в Лондон министрам предложили легкий завтрак. Садясь в поезд, канцлер Казначейства заметил начальнику станции, что весьма признателен местным жителям столь радостно встречающим его в вотчине короля. Начальник станции на это ответил, что приветственные крики издают вовсе не жители Виндзора, а экскурсанты из центральных графств. Страдания Сноудена только начинались.
Как и в 1924 г., лейбористы добивались за границей гораздо больших успехов, чем у себя дома. Макдональд, по-прежнему в основном определявший внешнюю политику, стал первым британским премьер-министром, посетившим в Вашингтоне президента Соединенных Штатов, — жест примирения, который привел к заключению соглашения о военно-морском паритете. Сноуден также хорошо зарекомендовал себя, добившись определенных сдвигов в выплате Германией репараций. Как всегда, король оказался щедр на ободрение и похвалу; нарастающее беспокойство вызывали у него лишь усилия Гендерсона по улучшению отношений Британии с Советской Россией — этот процесс был еще в 1924 г. начат Макдональдом, но в 1927-м прерван по инициативе Остина Чемберлена.
Проштудировав ежегодные секретные отчеты Скотленд-Ярда о коммунистическом влиянии в Британии, король обвинил свое правительство в бездействии. Однажды он обратился к Бальфуру, являвшемуся тогда почетным ректором Кембриджского университета, с вопросом: почему Морису Доббу, известному марксисту- экономисту, упоминаемому в отчетах разведки, позволяют свободно заниматься коммунистической пропагандой среди студентов? Проведенное Бальфуром расследование, однако, показало, что общение Добба со студентами носит исключительно академический характер. Король прилагал все усилия, чтобы исключить тот ошибочный идеализм, с которым лейбористы относились к советской системе. Так, он напоминал министру иностранных дел, благочестивому нонконформисту, о распространяемой из Москвы антихристианской пропаганде, но это так и не произвело на того должного впечатления. «Гендерсон чертовски упрям и очень тщеславен», — заметил король Менсдорфу.
Осенью 1929 г. он вступил в острый конфликт с правительством, которое намеревалось полностью восстановить дипломатические отношения с Россией. В таком случае королю бы пришлось принимать у себя и пожимать руки полномочному послу этой страны, власти которой так и не раскаялись в жестоком убийстве царя и его семьи. В 1924 г. он был избавлен от этой неприятной обязанности, поскольку от главы государства не требовалось принимать Раковского, имевшего более низкий дипломатический ранг поверенного в делах. Пять лет спустя король просил и Макдональда, и Гендерсона сохранить дипломатические представительства в Британии и России на прежнем скромном уровне. Оба министра выразили ему сочувствие по случаю такой «действительно болезненной ситуации», но отказались удовлетворить его просьбу. Тогда король прибегнул к обману. Когда новый русский посол Г. Сокольников 29 декабря 1929 г. приехал вручать верительные грамоты, король сказался больным и попросил занять его место принца Уэльского. Тем не менее он все же не мог до бесконечности удерживать Сокольникова на расстоянии; 27 марта 1930 г., после утреннего приема, король обменялся с ним рукопожатием, а через несколько недель королева приняла в Букингемском дворце посла и его жену. Однако и эти редкие знаки внимания все равно доставляли королю мучения. В 1933 г., после состоявшегося в Виндзоре приема на открытом воздухе, король яростно накинулся на премьер-министра, хитростью заставившего его пожать руку М. Литвинову, народному комиссару иностранных дел СССР.
И во внутренней политике правительству приходилось соблюдать осторожность. Любое проявление излишнего радикализма — и объединившиеся с консерваторами 59 депутатов-либералов устроят обструкцию правительству, с его 287 голосами, или даже низвергнут. В частности, из-за такого вынужденного альянса пришлось пожертвовать поправками к Закону о производственных конфликтах 1927 г., объявлявшему незаконным любое повторение всеобщей забастовки и накладывавшему на профсоюзное движение прочие ограничения. Для короля «мирное пикетирование» давно уже стало своего рода средоточием зла, однако он признавал, что «лейбористское правительство делает и еще сделает много хорошего и полезного». И все же выполнение программы лейбористского правительства, а в конечном счете и само его существование поставили под угрозу не парламентская оппозиция и не королевская немилость, а оказавшаяся вне контроля финансово-экономическая катастрофа.
Одной из первых жертв международного кризиса стал «Кредит анштальт», крупнейший австрийский банк. Его крах вызвал следующее предупреждение, сформулированное личным секретарем короля в письме от 11 июля 1931 г.:
«Мы сидим на вулкане, и самое любопытное, что ни пресса, ни Сити совершенно не понимают нынешней критической ситуации. Управляющий Банком Англии находится в весьма пессимистическом и подавленном состоянии. Если в Германии случится крах… правительство меньшинства едва ли сможет справиться с ситуацией, так что вполне возможно, что Ваше Величество попросят одобрить создание национального правительства».
Этот мрачный прогноз застал короля в тот момент, когда он и без того находился в скверном настроении из-за ухудшившегося состояния здоровья и многочисленных личных утрат. С начала года он уже успел оплакать старшую сестру-цесаревну, давнего друга и конюшего Чарлза Каста, самоотверженного личного секретаря лорда Стамфордхэма и свою маленькую собачку Снипа. Дальтону, упадок сил у которого король отмечал еще в июне, оставалось жить всего месяц. Король также скорбел об отправившихся в изгнание кузенах, короле и королеве Испании, — это семейное несчастье звучало погребальным звоном по самому институту монархии.
Потеря Стамфордхэма оказалась для короля самой болезненной. Он умер на восемьдесят первом году жизни, до самого конца даже не помышляя об отставке; этот преданный советник более тридцати лет успешно вел своего хозяина сквозь опасные рифы политической жизни. Однако конституционный монарх не
