большее беспокойство монархом своими взглядами на гомруль; один лишь премьер-министр, полагаясь на твердое большинство в парламенте, хранил гордое молчание. 11 августа он был, однако, приглашен на аудиенцию в Букингемский дворец.
В ответ на претензии короля по поводу того, что премьер-министр уже несколько месяцев ничего не сообщает ему о состоянии ирландской проблемы, Асквит сказал, что до сих пор не считал для себя возможным просить об аудиенции и теперь рад представившейся возможности обсудить вопрос о гомруле. Еще добавил, что служил трем монархам, в том числе двум в качестве премьер-министра, и хотел бы располагать полным доверием короля. Когда король высказал беспокойство относительно той роли, в которой ему, вероятно, придется выступить, Асквит напомнил, что репутация монарха остается безупречной до тех пор, пока он действует только в соответствии с рекомендациями своих министров и воздерживается от использования права вето, неприменяемого со времен правления королевы Анны. Если король сочтет, что действия министров наносят ущерб стране или трону, продолжал Асквит, он обязан письменно предупредить их о своих опасениях.
В этот момент — что, вероятно, явилось для Асквита полной неожиданностью — король подал ему длинный меморандум о гомруле. За несколько дней до этого он прервал свой проходивший под парусами отдых ради того, чтобы встретиться со Стамфордхэмом на борту королевской яхты «Виктория и Альберт». Вдвоем они составили объемистый документ, полный критики, хотя и достаточно конструктивной. Премьер- министру напоминали о поднимающейся в Ольстере волне недовольства; об оказываемом на суверена давлении выступить с какой-либо личной инициативой, дабы предотвратить гражданскую войну; о том, что любое его действие приведет к отчуждению половины ирландских подданных. «Не могу удержаться от ощущения, — писал король, — что правительство просто плывет по течению и уносит меня с собой». Далее он предлагал созвать конференцию с участием всех партий, призванную рассмотреть такие возможные решения проблемы, как исключение Ольстера из сферы действия закона о гомруле и распространение деволюции[67] на другие части Соединенного Королевства. Премьер- министр обещал подготовить детальный ответ по всем вопросам. На следующий день король отправился на север стрелять куропаток.
Инициатива короля серьезно обеспокоила Асквита. Вот что он писал Черчиллю, который в те дни был дежурным министром в Балморале: «Вероятно, Вы окажетесь в несколько сложной атмосфере. Строго между нами — я уже послал первую, а завтра или послезавтра собираюсь отправить вторую часть меморандума, которую составил для короля, о ситуации в целом».
Обстановка в Балморале, однако, оказалась не такой гнетущей, как предполагал премьер-министр. По сообщению Черчилля, король был «чрезвычайно сердечен и настроен дружески», а Стамфордхэм, без раздражавшего его Кноллиса, «сдержан и дружелюбен». Обещанную Асквитом апологию гомрулю монарх и его личный секретарь читали, однако, с особым вниманием. Первая часть документа, касавшаяся конституционных проблем, достаточно ясно отражала взгляды премьер-министра:
«По насчитывающей уже двести лет и прочно установившейся традиции обладатель трона в конечном счете поступает так, как ему советуют его министры. Таким образом, монарх, возможно, утрачивает какую-то часть своих полномочий и личной власти, однако одновременно корона избавляется от бурь и превратностей партийной политики… Ее беспристрастный статус является залогом преемственности нашей национальной жизни».
Парламентский акт, продолжал Асквит, не ставил своей целью повлиять и не повлиял на конституционную роль суверена; он касается только взаимоотношений двух палат парламента. Если король откажется подписать один билль, от него будут ждать, что он сделает это и с другими: «Каждый из законов, имеющих первостепенную важность и принимаемых в жестоком противоборстве, будет рассматриваться как получивший личное одобрение суверена… Для соперничающих фракций корона станет чем-то вроде футбольного мяча».
Это убедительно написанное эссе можно было смело включить в конспект по работе Бейджхота, который король составлял двадцать лет назад. Тем не менее оно нисколько не ослабило его беспокойства. Сможет ли он укрыться за отшлифованными фразами премьер-министра, когда его ирландские подданные начнут рвать друг друга на куски? На этот вопрос Асквит во второй части меморандума также дал внешне убедительный ответ. Когда билль о гомруле станет законом, пояснял он, наверняка начнутся беспорядки и волнения и более чем вероятно — кровопролитие, но назвать это гражданской войной значило бы «намеренно искажать термины». Если, однако, законопроект не превратится в закон, «можно смело предсказать, что Ирландия станет неуправляемой». Премьер-министр также не соглашался на проведение всеобщих выборов, чтобы выявить общественное мнение. Такого рода шаг противоречил бы Парламентскому акту, но не оказал бы практического влияния на умиротворение Ирландии. Наконец, не возражая против некоторого компромисса по гомрулю, Асквит не возлагал особых надежд на достижение соглашения путем переговоров, поскольку антагонистов разделяет «непреодолимая пропасть принципиальных разногласий».
Король, однако, не согласился с таким самодовольно-бездеятельным подходом. В своем письме, состоявшем из более 2000 слов, он подверг меморандум Асквита такому подробному анализу, которому позавидовала бы даже его бабушка. Справедливо это или нет, но народ будет ассоциировать имя короля с политикой, принятой его советниками. Он с прежней убежденностью заявил, что кастрирование палаты лордов возлагает на суверена дополнительный груз ответственности. Далее он спрашивал, существует ли прецедент, по которому на рассмотрение избирателей не выдвигался бы билль, «против которого возражает практически вся палата лордов, треть палаты общин, половина населения Англии»; более того — этот билль «без обсуждения протащили через палату общин».
Обращаясь к трезво сформулированному прогнозу премьер-министра относительно волнений и кровопролития, король переходит к самой сути вопроса:
«Вы что же, предлагаете использовать армию для подавления подобных беспорядков?
Это, по моему мнению, один из самых серьезных вопросов, которые придется решать правительству.
Поступая так, Вы должны, я уверен, иметь в виду, что у нас добровольческая армия; наши солдаты такие же граждане, как и все; благодаря своему происхождению, религии и окружающей обстановке они тоже могут иметь собственные суждения по ирландскому вопросу…
Будет ли мудро, будет ли справедливо со стороны возглавляющего армию суверена подвергать дисциплину и даже саму лояльность своих войск такому испытанию?»
Это письмо король, однако, заканчивал на более спокойной ноте:
«Я был рад узнать, что Вы готовы принять участие в конференции в том случае, если удастся выработать определенную основу для ее проведения.
Со своей стороны я с радостью сделаю все, что в моих силах, чтобы убедить оппозицию занять благоразумную и примирительную позицию.
Нам всем следует не жалеть усилий ради того, чтобы избежать этих угрожающих нам событий, которые неизбежно возмутили бы все человечество и опорочили бы имя Британии в глазах цивилизованного мира».
Во время визита в Балморал Асквит кратко и сдержанно ответил на это длинное письмо. Но когда речь зашла об использовании армии, он все же не смог до конца удержаться от раздражения: «По моему мнению, нет серьезных оснований для высказываемых кое-где опасений или надежд на то, что войска откажутся выполнять свой долг». Как считал Асквит, точка зрения короля и в этом пункте почти полностью совпадала с манифестом юнионистов. Тем не менее внезапно проявившаяся готовность премьер-министра искать компромиссы по вопросу о гомруле явилась прямым следствием королевской инициативы.
Находясь в Балморале, Асквит подвергся дальнейшей обработке со стороны короля; именно оттуда он 8 октября написал Бонару Лоу, выдвинув идею о проведении неформальных и тайных переговоров «в
